с противника и пошел под трибуны. Поверженный зашевелился и попытался встать, к нему подбежали двое служителей из его школы, чтобы помочь убраться с арены.

«Оказывается, все не так сурово. Реслинг какой-то…» – подумал Урсус с облегчением.

Через минуту к нему подошел ланиста, придвинул свое лицо вплотную к забралу, озабоченно заглянул в глаза, крикнул «Вперед!» и звонко шлепнул по голому плечу.

Выполняя отработанный на тренировке алгоритм (Гней тренировал с новичком только начало и конец боя, видимо полагая, что к основной части тот готов совершенно), Урсус выбежал рысцой на арену, развернулся лицом к балкону и, вторя Агмону, которого выпустили одновременно с ним, прокричал:

– Аве, прокуратор! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Агмон по сравнению с Урсусом был экипирован гораздо легче. Это давало ему преимущество в подвижности, но единственным защищенным местом у него была левая рука. Кожаный наруч шел от запястья до локтя, плечо закрывал металлический щиток, за которым при желании можно было спрятать шею и низ лица. Остальное обмундирование состояло из набедренной повязки с поясом, на котором висел такой же кинжал-пугио, как у Урсуса. Вместо копья у него был трезубец, а вместо щита – привязанная к левой руке сеть.

Загудели трубы. Толпа на трибунах стихла. Со стороны центрального балкона начал вещать глашатай:

– Первый день игр закрывают гладиаторы школы Гнея Берцеллиуса. По левую руку от прокуратора – хорошо знакомый всем Агмон! Ретиарий, – в толпе поднялся одобрительный гул, люди выкрикивали имя гладиатора сорванными за день голосами. Губы молодого грека, вопреки усилиям выглядеть сурово, растянулись в улыбке. Дав толпе успокоиться, глашатай продолжил: – По правую руку от прокуратора – никому не известный воин. Его прошлое неведомо даже ему самому. Урсус Мартан! Гопломах.

Трибуны безмолвствовали. И только кто-то из завернутых в красное крикнул:

– Сдохни! Убийца легионеров!

Выдержав паузу, Понтий Пилат махнул рукой. Снова взревели трубы. Грек сразу повернулся и, потряхивая рукой с сетью, по-кошачьи плавно двинулся вокруг Урсуса. Трезубец он держал на уровне пояса и делал им откровенно ложные выпады. Урсус просто разворачивался к нему лицом и выжидал. Он чувствовал себя гораздо более защищенным и не понимал, какую угрозу может представлять для него этот мальчишка с вилами и авоськой. Не имея возможности парировать удары, грек мог только уворачиваться. Урсус сделал несколько выпадов в его сторону – ретиарий реагировал молниеносно. И надо отдать ему должное, в этом он был максимально непредсказуем: пригибался, отскакивал назад или в стороны, один раз даже перекатился по песку. Этот не очень зрелищный танец быстро наскучил зрителям, и они начали свистом и улюлюканьем подбадривать бойцов. Тогда Агмон решил, что пора приступать к более решительным действиям. Следующий, более глубокий, чем предыдущие, выпад трезубца был направлен в ноги Урсуса, и буквально в тот же момент сверху на него полетела сеть. Расчет был верен, Урсус только что сделал очередной выпад и еще не закончил движение вперед – отскочить назад он никак не мог. Трезубец он отбил щитом, а под сетку решил поднырнуть. Но Агмон виртуозно остановил полет сети, поддернув ее за веревку, привязанную к его запястью, когда она оказалась прямо над противником. Грузила, привязанные по краям сети, потянули ее вниз, и она аккуратно опустилась на Урсуса.

Увидев, что бросок сети успешен, Агмон со всех ног помчался вокруг Урсуса, затягивая петлю, пропущенную по окружности сети. На бегу он откидывался назад и сильно дергал. Веревка перехватила Урсуса поперек туловища, притянула к нему обе руки, стеснила дыхание. Свободными остались только предплечья. Положение стремительно превращалось в безвыходное. Антон Сергеевич запаниковал, абсолютно не представляя, что можно предпринять, но Урсус стряхнул бесполезный теперь щит, а копье ухитрился, как палку в колеса, сунуть Агмону в мелькающие ноги. Древко переломилось, а ретиарий упал на землю, подняв целую тучу песка. При падении он выронил трезубец, который отлетел метра на три. Веревка тут же ослабла, Урсус сбросил сетку и выхватил кинжал. Грек резво вскочил на ноги уже с кинжалом в руке. Гладиаторы остановились друг против друга, переводя дух.

Эллин первым ринулся в атаку. Через несколько секунд, сбитый подсечкой, он снова оказался на земле. Урсус ногой выбил оружие из его руки. Агмон попытался снова вскочить, но был прижат к земле коленом, и клинок у горла убедил его прекратить сопротивление. Победитель, следуя инструкции, посмотрел на балкон. Он надеялся, что ретиария пощадят, ведь тот сражался достойно.

В предзакатном солнце доспех Понтия Пилата отливал кроваво-красным. Ипподром молчал. Выдержав паузу, Пилат вытянул вперед сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем и, согнув руку в локте, коснулся им шеи. «Значит, все-таки не реслинг…» – с ужасом осознал Антон Сергеевич. Он перевел взгляд на Агмона, тот закрыл глаза.

Ланиста на тренировках показывал Урсусу множество способов умерщвления поверженного противника: приемы с использованием разного оружия, модные и устаревшие, зрелищные и не очень. Самым «гуманным» из них был укол в сердце, но ланиста не советовал его применять, объяснив, что этот вариант не имеет успеха у публики ввиду своей невыразительности. «Хочешь завоевать признание зрителей – режь горло!» – посоветовал он и добавил, что со временем у каждого удачливого бойца вырабатывается свой неповторимый стиль. Антон Сергеевич не раз думал над тем, что будет делать, если победит и от него потребуют убийства. Он рассматривал разные варианты, от гуманного укола в сердце до отказа подчиниться жестокому требованию с последующей вероятной гибелью Урсуса. Так и не сделав выбор, решил положился на импровизацию.

Когда дошло до дела, Урсус хотел было перерезать греку глотку. И отнюдь не только затем, чтобы порадовать зрителей. В нем пробудилась какая-то первобытная жажда крови. Но вернувший себе контроль над происходящим Антон Сергеевич оказался абсолютно не способен убить человека, даже живущего в его воображении… Он лихорадочно думал, как поступить, успевая, однако, удивляться готовности молодого гладиатора к смерти. Тот лежал не шевелясь, и даже лицо его было спокойно, как будто бы умирать для него было делом привычным… Спасли зрители. Они дружно возроптали, вступаясь за любимца. Раздались крики, в основном женские:

– Жизнь!

– Жизнь Агмону!

Почти не колеблясь Урсус распрямился во весь рост, вложил кинжал в ножны и выкрикнул только что придуманную им самим формулу:

– Повинуюсь гласу народа! – потом посмотрел прямо на прокуратора и сказал по-русски. – Лежачего не бьют, сволочь.

Арену он покидал под восторженный рев ипподрома.

V.

Оказалось, что в первый день игр из двадцати трех бойцов Берцеллиуса погиб всего один, да и тот – бестиарий, еще трое были ранены. В других