видит не только Винную долину, принадлежащую междугорцам, но и Голубые гавани. А в идеале — нашу столицу. Такие дела.

— Я — принцесса Прибережья, а Ленора — принцесса Перелесья, — сказала Вильма. — Понимаешь?

— А Эгмонд — принц Перелесья, — сказал Гелхард, и лицо его дёрнула судорога. — А у нас десятый год мира, но война висит на кончике пера… а я говорю об этом девочкам, как глупо говорить об этом девочкам… Но ты ведь понимаешь многие вещи, малютка?

— Я понимаю, — сказала Вильма. — Я — единственное, что мог дать вам мой отец и не спровоцировать немедленную войну. Я ваше оружие, государь.

Гелхард покачал головой.

— Не надо нам с ними воевать. Нельзя нам с ними воевать. Мы не победим. Твоя родина когда-то победила чудом, сделанным Дольфом, но мы…

— Мой предок смог — смогу и я, — сказала Вильма. — Пожалуйста, не тревожьтесь и не волнуйтесь, прекрасный государь. Вам нельзя волноваться. Просто знайте.

Гелхард приподнялся на локтях, и я ему помогла сесть удобнее. По его лицу было видно, что снова навалилась боль.

Я протянула ему бокал с настойкой, но он не взял.

— Мне нужна ясная голова, леди чернушка, — сказал король и нашёл в себе силы улыбнуться.

Он отодвинул декоративную панель на стене, а за панелью оказался скрытый рычажок. Вроде кнопки звонка для вызова слуг, только для вызова камергера и сиделок в кабинете короля был обычный шнурок.

Но пришёл простой лакей, я даже немного разочаровалась. Я подумала, что сейчас откроется потайная дверь, появится кто-то невероятный… а тут король сказал:

— Подойдите, Норис. Леди должны вас запомнить.

Вильма вопросительно посмотрела на Гелхарда, а я — на того парня, которого приняла за лакея. Он был в ливрее и держался правильно, так, чтобы никто не обращал внимания, и вообще — притворялся лакеем отменно. Обычное-обычное лицо, даже запомнить трудно. Только взгляд слишком цепкий.

— Мессир Норис, — сказал король, больше Вильме, — шеф моей дворцовой охраны. Не гвардейцы. Гвардейцев учат стоять в карауле, печатать шаг на парадах и прочим красивым трюкам. Мессира Нориса и его людей учили воевать во Дворце, если это понадобится. Я хочу, чтобы у тебя была прямая связь с Норисом, малютка. Я поговорю и с членами Малого Совета… никто не оставлял страну девочке, но так уж сложилось. Мне больше некому.

Виллемина держала Гелхарда за руки, плакала, но лицо у неё при этом выражало жестокую решимость. Не девичью.

А Гелхард продолжал:

— Норис, это Карла из дома Полуночного Костра. Камеристка малютки, некромантка, личный телохранитель. Моё доверенное лицо, — а потом другим тоном: — Эта девочка должна успеть узнать как можно больше до того, как я умру. Ты понял?

И Норис поклонился — просто кивнул, стоя неподвижно, не как лакей, а как солдат. Вышел из роли специально для короля и для меня.

— Государь, — сказал Норис, — ваша охрана в курсе дела. Мы навели справки о леди Карле.

Я сморщила нос:

— Представляю, что вы могли обо мне узнать… В балагане?

Норис внезапно мило улыбнулся:

— Вы знаете, что такое «телеграф», Карла? Мы связались с городком в Доброй бухте.

— Неужели? — у меня даже щёки вспыхнули. — За три дня? Это вправду возможно?

— Ваши родные думают, что вы утонули в море, — сказал Норис. — Ваш дворецкий нашёл на берегу вашу опалённую одежду и туфли. Они разыскивали ваше тело, потом перестали. Ужасную историю, в которую вы попали, ваши дед с бабкой и тётка описывают как череду несчастных случайностей… похоже, им не выгодно вас в чём-то винить.

— Вы должны мне рассказать, что такое «телеграф», — сказала я. — Это, как видно, новинка. До сих пор я думала, что беседовать можно только…

— С глазу на глаз? — спросила Вильма.

— Через зеркала, — сказала я. — Если у собеседника есть Дар.

— Телеграф надёжнее чар, — усмехнулся Норис. — И особого дара он не требует.

Я посмотрела на него. Вероятно, он впрямь умел защищать людей от простых вещей вроде пули или ножа, но он был совершенно пустой, пустой и простой. Любой негодяй, имей он каплю Дара, обвёл бы Нориса вокруг пальца — и никакой защиты этот лихой воин бы не выставил.

Норис был как те жандармы у нас на побережье: он прожил счастливую жизнь, ни разу не столкнувшись с её изнанкой, а потому полагался только на то, что мог пощупать.

— Вы будете учить меня, — сказала я. — А я буду учить вас. Мы будем работать вместе — и её высочество вместе с государем можно будет защитить сравнительно надёжно.

Норис смотрел на меня с шальными искорками в глазах. Он меня не оборжал только потому, что рядом был король. Он только что рассказал мою историю, но не понял, что рассказал. Я была для него просто девочка, смешная, глупая, он ни на секунду не принял меня всерьёз.

Меня не удивило, что этот вояка гораздо глупее короля: в сущности, так и должно быть. Но мне не понравилась его реакция.

— Я думала, вы подслушивали то, что я рассказывала государю, — сказала я.

— Не лично я, — сказал Норис. — Но да, мои люди записали вашу историю с ваших слов.

— И ничего не поняли?

— Рассказываете вы интересно, — снисходительно улыбнулся Норис. — У вас богатая фантазия.

Вот тут-то я и поняла, что замечательного государя Гелхарда убили. Это всё равно, что понемногу добавлять в вино мышьяка. Нашёлся какой-то гад с Даром — может быть, его даже подослала Ленора — и проклял короля. Я поняла, что меня так ужасает в его болезни: то, что она — из ада. А эти дуболомы, Норис и его люди, даже не заметили. И если кто-нибудь решит проклясть Виллемину — даже сотня таких, как Норис, её не защитит.

Вот в чём беда этого двора.

Они все здесь живут как будто лишь днём — и уверены, что ночь существует лишь для того, чтобы спать. Сумеречные существа и проклятые — это так, пугало. Ну или такие, как я, — просто неблагонадёжные граждане. Иголкой их потыкать на всякий случай… если уж кто-то показал пальцем…

Я посмотрела на Виллемину, а она — на меня. Моя принцесса всё понимала сразу.

— Пусть у Карлы будет прямая связь