— Анютка? — Яна удивленно взглянула на сестру. — Она ничего не знает.

— Плохо, — прищелкнула языком Маринка.

— То есть ты хочешь сказать, — Яна почувствовала, как злость потихонечку подползает к горлу, — что…

— Не напрягайся, — посоветовала сестрица, — мы же можем общаться телепатически. Не говори вслух того, что собиралась сейчас сказать. Я и так знаю, что именно, — и улыбнулась той своей улыбкой, которую Яна ненавидела больше всего.

Маринка всегда соображала быстрее. Умела видеть события в контексте, увязывать одно с другим, анализировать. У Яны так не получалось. Ее это бесило. «Она же на двадцать три минуты старше тебя, — утешала Яну в детстве мама, — поэтому чуточку быстрее». Яна дулась, но соглашалась с мамой. А позже, в студенчестве, вдруг задумалась: ну и что, что старше, разве дело в этом? Она, Яна, еще покажет этой зазнайке! Яна крепко взялась за себя. «Можно всему научиться» — вот что стало ее девизом. И действительно, она научилась мыслить, как Маринка. Видеть, увязывать, анализировать. Но все равно случались изредка мгновения, когда Яну как будто отбрасывало в детство, как будто она опять ничего не умеет. Как, например, сейчас.

Маринка брала все свои выводы как будто из воздуха. Естественно, без каких-либо усилий. Яне же приходилось все время быть начеку, чтобы не пропустить чего-либо, из чего потом эти выводы должны родиться. Вот и выходило, что Маринка всегда в чем-то превосходила ее.

— С ним могло что-то случиться, — сказала Яна.

Сестра рассмеялась:

— Ну да. Случиться!

— А что? — вскинулась Яна. — Почему нет?

— Ой, оставьте, Яна Владимировна, — пропела Маринка. — Мы же знаем, что это не так.

В общем, да. Яна знала. То, что называют интуицией, подсказывало ей: Димка жив и здоров. Тем более и синего джемпера нет…

В голове вертелось слово «баба» во всех падежах.

— Странно, — вдруг вымолвила Маринка.

Яна подняла на нее глаза.

— Я говорю, странно, что он ничего тебе не сказал, — продолжала сестра. — Не похоже на него.

Тут Яна была с Маринкой согласна. Муж любил всему давать пояснения. Считал, что в нашей жизни многие недоразумения случаются именно потому, что люди не смогли объясниться друг с другом. Но ведь это была лишь одна сторона его натуры. Если брать мужа в целом, найти объяснение его молчаливому уходу к другой женщине было проще простого. Муж был трусоват. Нет, он, конечно, и на горных лыжах бесстрашно катался, и змей голыми руками держал — речь не о такой трусости. Муж побаивался конфликтов, особенно с близкими людьми. Всегда избегал их. Либо переводил в шутку, либо уходил в себя, либо соглашался со второй стороной — но выйти на открытое выяснение отношений для него было сущей проблемой. Тут Яна могла собой гордиться. Ее конфликтами было не запугать. Иногда она даже специально лезла в них, чтобы не утратить квалификации.

Уход из семьи, которой уже шестнадцать лет, — здесь мужу пришлось бы повертеться как на сковородке. Конечно, он испугался. И сбежал.

— Хотя… — медленно проговорила Маринка, — Димыч у нас существо ранимое, ему все эти разборки как кость в горле…

Опять, подумала Яна. Опять она прочитала ее мысли. Убила бы. На кой черт сказала ей о муже? Сочувствия ждала? От Маринки? От этой безалаберной дамочки? Которая вечно занята только собственной персоной? Вот уж и вправду вы, Яна Владимировна, нюх потеряли!

Марина спускалась по лестнице в задумчивости. Невероятно! Дима ушел! Не иначе какая-нибудь девица поймала его в свои сети. А что? Димыч — мужчина видный, умный, обаятельный. На него многие велись. Марина попыталась представить себе, как это было. Познакомились где-нибудь на работе. Или в музее, куда Дима был частый ходок. Вот уж действительно, усмехнулась Марина, кто ходок по бабам, а кто — по музеям. Димыч был из числа последних. Недели не проходило, чтобы он не забрел куда-нибудь в культурное место. «Сколько раз ты уже был в Эрмитаже?» — посмеивалась она над ним. «Сто, — улыбался он в ответ, — и что?» Возвращаться к давно уже пройденному, каждый раз рассматривая пройденное новыми глазами, — Димыч это умел, как никто другой. Наверное, во многом благодаря этому его таланту их семья до сих пор не развалилась. Хотя вторая половина делала все для того, чтобы это произошло.

Почему Яна вышла замуж, Марине было понятно. Выставила ширму: мол, угомонитесь все и не лезьте. Диму для этого она выбрала с точным расчетом. На нем можно было ездить безнаказанно долго-предолго. Но какого черта Янка родила? При ее-то любви к детям?

Только не надо рассказывать, что без детей для Яны семья — не семья. Особенно ей, Марине. У них это в крови у обеих — дети им без надобности. Видно, весь их материнский инстинкт их родная матушка растратила, вырастив девчонок-близняшек.

Появление в семье Вересовых Анютки до сих пор удивляло Марину. Зачем? Ради чего? Дима и так век торчал бы у Янкиных ног. У него жертвенный типаж. Это во-первых. Во-вторых, с Яниными талантами к перевоплощению Димыча можно было десятилетиями водить за нос, мол, хочу дитя, но, увы и ах! — никак. Но нет, Яна предпочла родить. Причем сразу же после свадьбы. Непонятно. И не спросишь ведь у нее. Не то чтобы у Марины наглости на такой вопрос не хватило — наглости у нее навалом, просто Яна, скорее всего, сама не знает ответа. Она, конечно, всю свою жизнь строит по продуманной схеме, в которой каждому действию есть свое объяснение, но что-то подсказывало Марине, что, спроси она сейчас у Яны, зачем та сподобилась произвести на свет дочь, сестрица зайдет в тупик.

А племяшка — особа своеобразная. На вид вроде обычная девочка, но в голове уже кое-какие серьезные мыслишки бродят. От природы, что ли, она такая или потому что выросла в суровых условиях? Под суровыми условиями Марина подразумевала отсутствие материнской ласки. Все-таки без этого тяжеловато, каким бы трепетным отцом ни был Дима. Слава богу, их матушка такой мачехой родным детям не была. Иначе это была бы не жизнь, а испытание. Уже то, что у тебя есть сестра-близнец, — сомнительное удовольствие.

А все думали иначе. И матушке говорили, мол, как вам хорошо, раз — и сразу двое. А им с Яной девчонки в школе чуть ли не завидовали. Непонятно только, чему именно. Может, необычности? В школе всем хочется хоть чем-то выделяться из толпы. Они с Яной выделялись. А самих просто трясло от того, что их считали абсолютно одинаковыми. Они ведь не были такими. Похожими, да, но чтобы до последней капли повторять друг друга — никогда!

Марина толкнула входную дверь, вышла на улицу. Вдохнула воздух, пропитанный запахом пыли, гари, выхлопных газов, надела темные очки и направилась в сторону стоянки. На сегодня не было запланировано никаких встреч с клиентами, можно расслабиться. «Поеду-ка проветрюсь, — решила Марина. — Обмозгую ситуацию».

«Как все-таки Янку перекашивает, когда я несу всякий вздор», — посмеиваясь, думала Марина по дороге к Таврическому саду. И не знает та Янка, что порой Марина долго и тщательно репетирует этот вздор дома перед зеркалом, чтобы потом уже не отвлекаться на детали, а от души наслаждаться сестрицыным раздражением. Такая между ними любовь — замешанная на недоумении, недовольстве и недоверии. И все равно — у Марины не было никаких сомнений на этот счет — это любовь. Как любовь к собственным рукам и ногам, губам и глазам, без которых не мыслишь себя ни секунды. Вот только отношение у сестер к этой любви разное. Яна наотрез отказывается признавать ее существование, а Марина, наоборот, видит ее во всем, может быть, даже там, где ее и в помине нет.