Это внутреннее, в высшей степени объемлющее отношение, в котором отдельные процессы в сознании испытывают воздействие со стороны приобретенной связи душевной жизни, или, по крайней мере, ею обусловливаются, находится во внутренней связи со структурным законом душевной жизни. Оно зависит от действенности этой структуры, оно выступает лишь в связи с развитой дифференциацией структуры, благодаря которой восприятие, воспоминание, внимание, непроизвольные процессы и господствующая над ними воля могут быть отделены одно от другого. Центральная сила наших возбуждений и чувств, отношение их к внешним раздражениям с одной стороны, и к волевым действиям – с другой, обусловливают распределение состояний сознания, воспроизведение представлений и воздействие приобретенной связи представлений на сознательные процессы. Отношения воздействия идут отсюда к возникновению интереса, внимания, усиленного возбуждения сознания, которое существует затем в постигающих процессах. Через борьбу побуждений они переходят потом к возбуждению практического интереса; возбуждение это, в свою очередь, вызывает повышение и сосредоточение энергии сознания, выражающейся затем в процессах практической постановки вопросов, выбора и предпочтения.

Если, таким образом, состояния распределения сознания и процессы воздействия приобретенной душевной связи на образование сознательных актов и зависят от живых отношений, вытекающих из структуры душевной жизни, то они все же образуют связь, которую можно выделить путем абстракции. Эта связь открывается внутреннему опыту не тем же способом, что и связь структуры. Ибо члены ее и взаимодействие между ними в значительной и притом важнейшей части находятся вне пределов ясного сознания, или что то же, за пределами внутреннего восприятия. Мы ничего не знаем о природе воспроизводимого следа; как же можем мы знать что-либо о том, как происходит воспроизведение его? Или как связь подобных следов начинает определять сознательный процесс? Радостное упование на исключительное действие развитых ассоциативных отношений, при всяком вхождении представления в сознание, также должно было отпасть под напором точной критики. Кто мог бы отрицать, или доказать, что возможно и свободное всплывание представления без всякого посредства ассоциации? Кто мог бы решиться все случаи, которые представляют, по-видимому, пример такого непосредственного воспроизведения, изъяснить по излюбленному торжествующему способу сторонников ассоциативной психологии – ссылкой на скрытое посредствующее звено? Но кто, с другой стороны, решится отрицать существование такового? Или кто мог бы усомниться в возникновении посредствующих воспроизведений, не основанных на ранее установленной связи представлений? Так обстоит дело; тут, когда нас покидает внутренний опыт, психология должна была бы пока стремиться только к тому, чтобы дать точные описания, отделить одну от другой формы воспроизведения, а возможные гипотезы вводить лишь в самых скромных размерах. И подобно тому, как всякое понятие о природе факта, способного оказать действие и быть воспроизведенным, но возникающее бессознательно, как всякое суждение о том, относится ли такой факт к области психической, физической или психофизической, является гипотезой, подобно тому, как всякое понятие о возникновении воспроизведения есть лишь гипотеза и только гипотеза, – и всякая мысль о способе воздействия приобретенной связи подобных фактов на сознательные представления является опять-таки исключительно гипотезой. Гипотезы эти составляют собственно основание объяснительной психологии с того момента, когда англо-французская школа стала принимать свойства нервной системы за реальную объяснительную причину этого действия, а Лейбниц в своих «малых представлениях» противопоставил им другое основание для объяснения. Так как ясное каузальное познание душевной жизни без познания существующих в ней причинных отношений было невозможно, то конструктивный дух XVII столетия, развивший обе главные гипотезы, овладел психологией. Однако гипотезы эти подвержены затруднениям пока что неразрешимым. Взаимодействие сознательного и бессознательного для первой из гипотез непонятно. Она не в состоянии уяснить себе различие между душевными процессами, сопровождаемыми сознанием, и процессами, где это сопровождение отсутствует. Бессознательные представления других гипотез – просто слова, в которых заключается трансцендентная опыту проблема бессознательного психического, но которые ничего не дают для решения этой проблемы; как раз в этой области, где всякого рода теориям давали невозбранно волю, важно ныне произвести прежде всего описание разнообразных форм, в которых бессознательная связь действует на сознательные акты. Все анекдоты, переходящие из одной психологии в другую, должны быть подвергнуты строгой критике. Вместе с тем именно эти процессы и нужно сделать доступными эксперименту. Дело идет везде об опыте и о взаимодействии бессознательного и сознательного, а не телесного и душевного, в пределах этого взаимодействия дело идет только об описании его отдельных форм. При этом надобно совершенно воздержаться от рассмотрения бессознательных представлений, физиологических следов без эквивалентов, и везде нужно иметь в виду отношение живой структурной связи к этим каузальным отношениям. Тогда окажется, насколько в этой области недостаточны отвлеченные представления о механической связи. И в других науках, как, например, в политической экономии, пытались было сначала дедуцировать из немногих посылок и образовывали столь гладкие механические связи; таков был и психологический механизм Гербарта; но после того, как убедились в поспешности и однобокости таких конструкций, в психологии так же, как в политической экономии, установился принцип, в силу которого необходимо прежде всего собрать факты и варьировать их, разделить основные формы явлений и описать их по отдельности.

За этой общей частью следует расчленение трех основных связей, скрепленных в структуре душевной жизни.

Из того, в каком виде нам даны эти связи, вытекает руководящая точка зрения для анализа их. Я уже имел случай взяться за доказательство того, что приобретенная связь душевной жизни содержит как бы правила, от которых зависит течение отдельных душевных процессов. Поэтому эта связь составляет главный предмет психологического описания и анализа внутри каждого из трех основных, связанных в душевную структуру, членов душевной жизни, именно: интеллекта, жизни побуждения и чувств и волевых действий; эта приобретенная связь дана нам прежде всего в развитом человеке, именно в нас самих. Но ввиду того, что она попадает в сознание не как нечто целое, она прежде всего постижима для нас лишь опосредствованно в отдельных воспроизведенных частях или в своем действии на душевные процессы. Поэтому мы сравниваем ее творения для того, чтобы постигнуть ее полнее и глубже. На произведениях гениальных людей мы можем изучить энергетическое действие определенных форм умственной деятельности. В языке, в мифах, в религиозных обычаях, нравах, праве и внешней организации выявляются такие результаты работы общего духа, в которых человеческое сознание, выражаясь языком Гегеля, объективировалось и таким образом может быть подвергнуто расчленению. Что такое человек, можно узнать не путем размышлений над самим собой, и даже не посредством психологических экспериментов, а только лишь из истории. Но это расчленение произведений человеческого духа, стремящееся проникнуть в возникновение душевной связи, в ее формы и ее действия, связать с анализом исторических продуктов должно наблюдение и собирание всякой уловимой части исторических процессов, в которых образуется такого рода связь. Все историческое изучение возникновения форм и действий душевной связи в человеке и покоится именно на соединении обоих указанных методов. Уже в исторических изменениях, происходящих в результатах работы общего духа, раскрываются такие живые процессы; это происходит, например, в изменении звуков, изменении значения слов, в изменении представлений, связываемых с именами божественных образов. Также и в биографических документах, дневниках, письмах можно почерпнуть такие сведения о внутренних процессах, которые освещают генезис определенных форм духовной жизни. Так, например, чтобы изучить природу воображения, мы сравниваем показания истинных поэтов о происходящих у них в душе процессах с поэтическими произведениями. Что за богатый источник для понимания загадочных процессов, из которых возникает религиозная связь, заключается в том, что нам известно о Франциске Ассизском, святом Бернарде, и в особенности о Лютере!