обнаружится контрреволюционного, — сказал он.

— Товарищ Глеб, — воспользовался наступившей паузой Антикайнен. — За каждым своя контрреволюция найдется, даже не стоит сомневаться. Другое дело: выяснить, представляет ли опасность сама Лотта и вся ее семья.

«Черт!» — подумал Бокий. — «Не боится совсем. То ли от незнания, то ли от глупости. Но он не был глупым. Ни он, ни этот внезапно разбогатевший подонок Куусинен».

— Ладно, пес с тобой, — отвел взгляд Глеб. — Но сначала мне нужно, чтобы ты кое с кем поработал.

— Это как? — не понял Тойво.

— Да очень просто, — Бокий поднялся на ноги и заходил по своему кабинету. — Завтра с тобой в этот Буй отправится один человек, он к тебе присмотрится, вопросы задаст, ответы проанализирует. А потом по месту прибытия навесит на твою голову аппаратуру и снимет данные.

— Голову на месте оставит? — серьезно спросил Антикайнен.

— Все зависит от тебя, — также серьезно ответил Глеб. — Человечек будет из Института Мозга, так что наука в чистом виде, никакой революционной борьбы.

— Там кто-нибудь говорит по-фински?

— Я буду удивлен, если в этом институте никто не говорит по-фински.

Тойво понял, что правом на отказ он не обладает. Теперь он вообще перед этим жутким человеком не обладает никакими правами. Ладно, это уже дело десятое. Надо любым способом Лотту с семьей вытаскивать.

— Согласен, — сказал он. — Лишь только Лотту и ее родных выпустят, буду весь в распоряжении аппаратуры Бехтерева.

— Аппаратура не Бехтерева, — ухмыльнулся Бокий. — Аппаратура Николая Пильщикова, если это тебе о чем-нибудь говорит.

— Николай Дмитриевич Пильщиков, русский разработчик эфирного пространства, был убит в 1908 году, все его разработки пропали, — почему-то блеснул нечаянно подслушанными данными Тойво. Блеснул — и сразу пожалел об этом.

— Откуда ты знаешь? — резко опершись руками о столешницу, навис над ним Глеб. — Ты почерпнул знания там?

Конечно, он имел ввиду обряд сатанистов, памятный обоим по открытию врат во время Черной Мессы, когда Антикайнен на несколько секунд вывалился из реальности.

— Не помню, — потерялся Тойво. — Нет, не там — подслушал в Выборге у одного бывшего извозчика, что возил убийцу Пильщикова.

Прозвучало это почему-то неубедительно. Вероятно, правда зачастую кажется неубедительной. Лишь только ложь имеет свойство быть правдивой.

— Пильщиков покончил с собой, — как-то зловеще прошипел Бокий.

— Выстрелами в сердце и в голову, для надежности, — Тойво отчего-то разозлился. — А пистолет потом положил на столик, сам же улегся на кровать.

— Верно, — сменил, вдруг, тон Глеб. — Все так и было. Впрочем, сейчас не об этом. Завтра за тобой на Каменноостровский заедет автомобиль, в котором уже будет мой человек. Вы отправитесь на вокзал, купе в поезде будет забронировано, так что доберетесь с комфортом. Когда все разрешится — ко мне с отчетом. Будем работать дальше. Все понятно?

Антикайнен, вообще-то не хотел работать дальше, но, опять же, выбора у него не было. Следует отметить, пока выбора не было. Конечно, он сам по собственной воле дал Бокию надежный рычаг, с помощью которого тот может надавливать на него. Однако не стоит заглядывать в будущее с такой уж безнадежностью. Поживем — увидим.

С Литейного, где окопался чекист Бокий, Тойво отправился на Выборгскую сторону и только после этого вернулся на Каменноостровский проспект. Роскошный «Дом Бенуа» на этом проспекте был целым комплексом, в котором помимо финского клуба располагались ни много, ни мало 250 очень благоустроенных квартир.

Сам Каменноостровский проспект вот-вот должен был сменить название на «улицу Красных Зорь», чтобы было почетно и по-революционному. Спросят товарища Зиновьева: «Где вы живете, сволочь вы этакая?» А тот сурово взглянет из-под пенсне, почешет бороду и с горестным вздохом ответит: «На улице Красных Зорь в квартирке за номером 118». Сразу становится понятно, что не до жилищных условий товарищу Зиновьеву, ему обо всем государстве заботиться надо. Неважно, что общая площадь апартаментов 118 чуть больше ста пятидесяти квадратных метров, совсем неважно.

И Сергей Миронович Киров тоже заехал жить-поживать в квартиру 20, решившись на комфорт после мыканий по всяким углам.

А уж сколько финнов там осело — и не подсчитать.

Только со стороны Кронверкской улицы по соседству жили сам Эйно Рахья — в четвертой, а также Вейно Виртанен, голос Радиокомитета на финском языке — в шестой. Здесь же устроились газетная братия — та, что выпускала газету «Vapaus» («Свобода», в переводе, конечно же): Калле Лепола, главный редактор — в квартире 37, Илмари Лехтинен, заведующий отделом — в апартаментах 48, Уве Пелтола, заместитель главного редактора — за дверью с номером 69. Даже Тина Токой, сотрудница Исполкома Коминтерна, занимала свое место 98. А Кустоо Ровио убрал номер сначала с одной квартиры, потом с другой и, объединив их, сделал на входе скромную табличку с витиеватой надписью: «К. С. Ровио».

Дом был шикарен, у него оказалось даже несколько десятков встроенных гаражей, чтобы особо влиятельные жильцы могли запросто сесть в свои автомобили и ехать по своим делам, то есть, конечно, по делам революции и государства. А парадный двор-курдонер, с садом и фонтаном, отделялся от проспекта колоннадой из красного гангутского гранита.

Для Акку Пааси, однако, места не нашлось, он сам спустился в цокольный этаж и вытащил за бороду приписанного Дому Бенуа лакея-консьержа.

— Все, баста, — сказал он. — Мы всех лакеев освободили от их рабского труда, так что, батенька, пошел вон!

— Как же так? — очень искренне удивился лакей. — У меня же семья. Куда мне подаваться?

— У меня тоже семья, — не моргнув глазом, соврал Акку. — Работы у тебя все равно нет, трудовой договор кончился, настоятельная рекомендация освободить служебное помещение. Куда пойдешь?

Консьерж на несколько секунд зажмурился, а потом сказал:

— На Путиловский завод — раньше там работал. И с углом помогут.

— Ну, вот, и молодец! — убрал свой маузер в деревянную кобуру Пааси.

Жил былой лакей не то, чтобы в роскоши, но четыре комнаты в распоряжении имелось. Акку был человек нежадный, поэтому половину квартиры предложил занять Лиисе Саволайнен с условием, чтобы она прибиралась и у него в комнате. А одну свою клеть он запер на-про-запас. Мало ли, женится когда-нибудь!

Прочие дворники и обслуживающий дом персонал сразу же после этого случая истово взялись за брошенную, было, работу. О зарплате можно было поговорить потом, важно — жилища своего не утратить.

Вот такой был Дом Бенуа, и, подходя к нему, Тойво раскланялся сначала с Зиновьевым, потом с Кировым, сердечно пожал руку Эйно Рахья, кивнул Виртанену, небрежно отмахнул Лепола, Лехтинену и