* * *

Вот и подошел к концу срок их заключения. Они направлялись к главному выходу – туда, где виднелся тусклый свет зарождающегося дня. Раньше этот коридор казался ей бесконечным. Теперь Маша видела, насколько он короток. От свободы их отделяло всего пятьсот шагов. Но через что им пришлось пройти, чтобы преодолеть их…

Машинально переставляя ноги и видя перед собой только сплошную стену идущих впереди, Чернышева думала о том, что все, в сущности, относительно. Эти четыре месяцев показались вечностью. И в то же время пролетели как один миг. Они столько потеряли… но жизнь-то продолжается.

– Как настроение, камераден? – донесся до нее бодрый голос Богданова, шагавшего впереди. – Никто не дрейфит?

– Все путем, – бодро ответил кто-то из сурвайверов.

– Только жрать охота, – подхватил второй. – Скорей бы привал.

Смешки, но редкие. Есть действительно хочется. Выходили практически на голодный желудок.

Чернышева в очередной раз взглянула на Владимира – со своим ростом и светлой шевелюрой он был хорошо заметен в толпе. Этот необычный человек притягивал ее как магнит. В последние месяцы они довольно часто общались в ходе совместной работы, но Маша давно понимала, что ей хочется большего. С Иваном, ее прежним кавалером, они расстались неделю назад по взаимному согласию, без скандалов и обвинений. Когда единственное, что связывает людей, это общая боль, такие истории нередки. За эти месяцы многие из них сходились и расставались по многу раз.

Наверно, это инстинкт – выбирать из имеющихся самого сильного.

«Ну и что, – подумала она, улыбаясь сама себе, – пусть говорят, что хотят». Маша знала, что он, пропадавший целыми днями в рейдах, а в остальное время то в пункте управления, то еще где, был пока свободен. По крайней мере, для серьезных отношений. Так почему бы и нет? Тем более что он сам делал ей знаки внимания, хоть и очень неуклюже.

Остальные беженцы шли в основном, потупив взоры или глядя без выражения в спину идущим впереди. Они не могли похвастаться уверенностью в завтрашнем дне, да и в сегодняшнем тоже. Все, что у них было за душой – надежда на то, что небеса сжалятся и дадут им немного пожить. Не обязательно «по-человечески», а как угодно. Будь это сценка из американского фильма, их лица были бы одухотворенными и светились от радости. Но здесь ничего подобного: усталость и отупение смешались в равных долях. Еще был голод, а вот страха почти не было. После всего, что им довелось испытать, он как-то притупился.

«А ведь они правы. Мы же, блин, видели последний день Помпеи, – подумала Маша. – Мы видели такое, что не снилось Ванге, Нострадамусу и индейцам майя вместе взятым. Чего нам бояться?»

Где-то рядом в этой толпе шагала Настя. Та, что прошла через ад метро лишь для того, чтобы снова попасть под землю. Многие догадывались, откуда она взялась, но никто за эти неполных три месяца, что она провела здесь, не сказал ей ни слова. Анастасия прожила это время, общаясь только с парой человек, но никого это не удивляло, теперь это было скорее нормой, чем странностью. Иногда она вздрагивала во сне и просыпалась с криком. Но все же за проведенное здесь время ее раны начали зарубцовываться. Она не могла вспомнить, когда в последний раз ее посещала мысль о самоубийстве, но это точно было до катастрофы. Теперь ей, как и остальным, мучительно хотелось жить.

Трудно придумать терапию эффективнее, чем терапия Апокалипсисом. Когда-то она читала про оригинальный метод лечения депрессий, когда пациентов закапывали в землю на пару часов. Ноу-хау действовало как сильный электрошок. Похороненные заживо должны были избавиться от застарелых неврозов, груза навязчивых мыслей и страхов. Грубо говоря, стать другими людьми. Неизвестно, работала ли эта метода, но что-то подобное произошло с людьми в Убежище. Они обновились. И как бы сильно Настя ни отличалась от своих товарищей по несчастью, шагавших слева и справа от нее, в этот момент она чувствовала то же, что и они.

Правда, умом она понимала, что их ждут годы и десятилетия, полные невзгод лишений. Но ее это не пугало, ей было не привыкать.

«Прощай, Убежище», – мог сказать в этот момент каждый из них.

Они знали, что обязаны ему жизнью. Как шлюпка с затонувшего «Титаника», оно приняло на борт немногих, но, по воле случая, этими немногими оказались именно они. Каждой твари по паре: некоторые почти герои, другие именно твари в вульгарном значении слова. Но большинство – обычные люди, социальный срез, в котором – и узбекские гастарбайтеры, и члены академии наук. Это были не самые приятные четыре месяца, но они не прошли впустую. Они многому научились. Стали жестче, собранней, научились ценить кусок хлеба, крышу над головой и старый матрас. Стали видеть в соседе по комнате и коридору не неизбежное зло, а человека, от которого может зависеть твоя жизнь.

Это место было их домом недолго, но им уже трудно было представить жизнь за его пределами. Прошлое, где были плазменные телевизоры, пластиковые окна, кредитные «Форды» и поездки в Таиланд, скрылось под напластованиями новой реальности.

Но дом, из которого нельзя выйти, называется тюрьмой, а им пришла пора выбраться на свободу, где придется заново привыкать к небу над головой вместо закопченного потолка. И пусть пока оно было то темным, то серым, они знали, что это ненадолго, и их ждут первое утро и первая весна новой эры. Прощай, Убежище.

Таким был их исход, и в тот день все они, и верующие, и атеисты, и те, кто никогда не задумывался о вечном, просили судьбу, чтоб он не стал смертельным.

Детей и стариков погрузили в автобусы, где худо-бедно работало отопление, остальные без особых удобств разместились в кузовах грузовиков.

«Старики… – подумал Демьянов. – Они ведь все равно умрут». И испугался своей мысли. Сам-то уже скоро будет старпером.

Автобусов не хватало, к тому же грузовикам с хорошей проходимостью по бездорожью вроде «Уралов» и «Садко» они отдавали предпочтение. Пройдет еще пара лет, думал майор, и от дорог останется одно название, и тут дай бог поддерживать в норме асфальтовое покрытие хотя бы в пределах своего городка.

В который раз Демьянов проходил вдоль колонны разномастного транспорта, согнанного в, лучше всего сохранившийся гараж автобазы. В углу опять намело кучу снега. Сорвало заплатку с пробитой неведомо как зашвырнутым железным обломком крыши, догадался майор. Бесполезно ставить заплату, только до следующего бурана. Хотя это был их последний буран, пережитый в этом городе… бывшем городе.

Через небольшую дыру в потолке проглядывало черное небо, несло холодной жутью, ветер свободно гулял по полупустому залу, завывая под жестяными козырьками.

И все-таки это было хорошее утро, и погода благоприятствовала их предприятию. Было всего минус двадцать по Цельсию, и Демьянов знал, что в середине дня будет еще теплее. И светлее. В полдень солнце может даже проглянуть через плотные облака бедным пятном.

Оставались считанные минуты. В каждом автобусе назначенные неделю назад старшие сверялись со списками, считая людей по головам и выкрикивая фамилии. Нескольких бойцов осторожный Демьянов послал пройтись по всем помещениям Убежища, проверить, не остался ли кто-нибудь, – мало ли, по какой причине. У бойцов были фонари – генераторы уже демонтировали и погрузили, и света в подземном укрытии не было.