Он сказал, что Харпер скоро вернется со свежими лошадьми и тогда они отвезут ее на почтовую станцию. Если б только Розамунда могла поверить этому человеку!

— Я тут подобрал для вас кое-что, — продолжал Мэйтленд. Он отошел к буфету и вернулся с охапкой чистой сухой одежды. — Предназначалось это для Хар-пера, но надо же вам во что-то переодеться, покуда не высохнет ваше платье. И вот еще сапоги, тоже его. У него не такая уж большая нога..

Розамунда так продрогла, что с радостью сменила бы свой отсыревший наряд и на дырявую мешковину — однако ей было не по себе при мысли, что придется щеголять в одежде Харпера. Этого урода она боялась едва ли не больше, чем самого Мэйтленда.

Впрочем, выбора у нее не было.

Так и не дождавшись ответа, Мэйтленд нахмурился, и голос его зазвучал жестко, безо всякого намека на вежливость.

— Пять минут, — сказал он холодно. — Даю тебе пять минут. Если к тому времени, как я вернусь, ты еще не будешь готова, я переодену тебя собственноручно. И, кстати, даже не помышляй бежать, потому что я буду стоять за дверью. Ясно? Чтобы к моему возвращению ты была готова.

— Нет, — сказала она.

От злости он едва не заскрипел зубами.

— Да ведь ты же промокла до нитки! И зубы у тебя так стучат, что вот-вот вылетят! Я не желаю, чтобы ты свалилась в горячке, это-то ты хоть можешь понять?!

— Я-то понимаю. Это вы ровным счетом ничего не понимаете.

— Ну так будьте любезны, миледи, просветите меня!

Розамунда едва заметно пожала плечами.

— Я не сумею раздеться сама.

— Что-о?!

— Без камеристки, — сухо уточнила она.

Наступило долгое молчание. На бледных щеках Розамунды заалел румянец, но она прямо, с вызовом смотрела на Мэйтленда — попробуй, мол, только засмейся! Он нахмурился было, но скоро сообразил, что девушка совершенно права. Мэйтленд припомнил, что ее платье застегивается на спине — длинный ряд пуговиц от ворота до талии и ниже. В одиночку с таким платьем и впрямь не справиться.

— Я буду твоей камеристкой, — сказал он наконец.

Розамунда оцепенела.

— В этом нет нужды, — ровным голосом произнесла она. — Дайте мне нож или ножницы, и я сумею раздеться сама.

— Нож либо ножницы?

Розамунда кивнула.

— Я что, по-твоему, спятил? Повернись, я помогу тебе раздеться.

Девушка отпрянула, широко раскрыв глаза, и тогда у Мэйтленда лопнуло терпение. Он прекрасно понимал, чего именно она испугалась.

— Боже милосердный! Ты что, решила, что я хочу, как говорят в романах, воспользоваться твоей беспомощностью? Что за чушь! Ты бы видела себя в зеркале!..

Он умолк, переводя дыхание, и уже спокойней повторил:

— Повернись.

Розамунда зло сверкнула глазами, прикусив нижнюю губу, но все же повиновалась.

Пуговки на платье были совсем крохотные, и грубым пальцам Ричарда справляться с ними оказалось нелегко. Этак он и до Судного дня провозится! Обеими руками Ричард ухватился за отвороты платья и с силой рванул. Пуговки дождем хлынули на каменный пол и рассыпались по углам. Платье Розамунды словно распалось «надвое, обнажив ее белоснежные плечи и кружевной корсет. До чего же тонкая у нее талия! Ричард мог бы обхватить ее всю ладонями…

Черт, откуда взялась эта неуместная мыслишка?

— Пять минут, — процедил сквозь зубы Ричард и поспешно вышел.

Розамунда дождалась, пока за ним захлопнется дверь, проворно стянула с себя платье и чулки и насухо вытерлась одеялом.

— «Видела бы ты себя в зеркале!» — передразнила она, довольно точно повторив интонацию Мэйтленда. Что ж, если она не ошибается, Мэйтленд тоже не Ромео. Он не способен даже расстегнуть на женщине платье. Впрочем, Розамунду ничуть не удивила такая неопытность. Какая женщина, будь она в здравом уме, станет связываться с Ричардом Мэйтлендом? Да никакая. Даже собственная любовница не желала иметь с ним дело. Бедная Люси Райдер!

«Видела бы ты себя в зеркале!» А чего он еще ожидал после всех несчастий, которые выпали на долю Розамунды? Вот когда она приоденется и приведет себя в порядок, от нее глаз не оторвать… по крайней мере так говорит отец. Он, конечно, преувеличивает, но все равно Розамунда совсем не такая уродина, какой ее считает Ричард Мэйтленд!..

Она и сама не знала, почему ее так уязвили его слова. Стало быть, она не в его вкусе? Прекрасно! Одним поводом для опасений меньше.

Нижнее белье тоже промокло, но Розамунда не могла снять рубашку, не избавившись прежде от корсета — а он был зашнурован на спине. Она едва не вывихнула себе руки, покуда наконец не развязала шнурки. Стянув ненавистный корсет через голову, Розамунда сняла нижнюю рубашку. И как только обычные женщины ухитряются раздеваться без посторонней помощи?!

Она надела белую, из тонкого хлопка, мужскую рубашку. Рубашка доставала ей ниже колен, но Розамунда решила, что сейчас не время привередничать. Есть сухая чистая одежда, только это и важно, а не то, что думает о ней Ричард Мэйтленд. Черные панталоны тоже выглядели на ней не лучшим образом. Они болтались на талии, собирались складками у самых стоп и чересчур откровенно обтягивали бедра. Розамунда была даже рада, что в этом захудалом домишке не оказалось зеркала, не то, увидев свое отражение, она непременно разбила бы зеркало, а ей несчастий и так хватает.

Примеряя сапоги Харпера, Розамунда размышляла уже о другом. Если Мэйтленд потрудился подобрать для нее одежду, может быть, он и вправду не станет ее убивать, а отпустит восвояси? Тогда ей остается лишь подождать, потерпеть, и…

Но можно ли верить Мэйтленду?

«Конечно же, нет», — решила Розамунда, наклонившись, чтобы подвернуть чересчур длинные штанины. Ноющий подбородок тотчас напомнил ей о недавнем, не слишком приятном происшествии.

Она потянулась за последней деталью своего нового наряда, синей шерстяной курткой, когда в комнату вошел Ричард. И окаменел, словно сраженный взглядом Медузы Горгоны. Черные панталоны так тесно облегали бедра девушки, соблазнительно подчеркнув ее длинные стройные ноги, что в голове у Ричарда помимо воли замелькали самые непристойные и обольстительные видения.

Розамунда тоже замерла, в основном потому, что у Мэйтленда был такой вид, словно его ударили ножом в спину. Девушка не удивилась бы, если б он сейчас рухнул ничком к ее ногам.

Вместо этого Мэйтленд нахмурился и раздраженно бросил:

— Неужели ты не можешь подобрать волосы? Или для этого тебе тоже нужна камеристка?

Розамунда и вправду не отказалась бы сейчас от услуг своей верной Нэн. Для чего еще, в конце концов, существуют камеристки? Опять же, если б Розамунда решила, что отныне будет одеваться и причесываться сама, то что тогда стало бы с бедняжкой Нэн? Как бы прокормила она свою престарелую мать, младших сестер и братьев? До чего же туп этот человек! Совершенно не понимает, как устроен мир.