– «Баба Кама»?

– Да, «Баба Кама». Постарайся понять, о чем идет речь. Уже много лет я прихожу во сне к моим потомкам, но ни один из них не смог догадаться. В этом истинная причина их ранней смерти. Подумай, подумай хорошенько!

Тут я набрался смелости и попросил его, чтобы он мне всё разъяснил. По-видимому, я сказал это громче, чем собирался, и внезапно проснувшись, обнаружил, что и эта встреча происходила во сне.

Спать я уже не мог. Всю следующую неделю я провел, словно в Судный день,[64]не выходя из синагоги. Мне уже не раз приходилось учить «Баба Кама», но тут я окунулся в трактат до верхушек волос. Рамбам, Рашбам, рабейну Там, Риф, Рош, Райвед[65]крутились перед моими глазами даже в коротких промежутках сна. К следующей субботе я выучил трактат почти наизусть, но ни на йоту не продвинулся в понимании того, о чем намекал мой предок.

Субботнюю молитву я проплакал, накрывшись с головой таллитом, так, чтобы окружающие не видели моих слез. Когда все разошлись по домам на кидуш, я снова открыл «Баба Кама», но через несколько минут заснул, сморенный недельным постом и бессонницей.

И тут мне снова открылся мой предок, на этот раз облаченный в белые одеяния. Я был очень взволнован и пристально вглядывался в его величественное и суровое лицо. Он приблизился и сказал, что слезы, столь щедро пролитые мной во время молитвы, смягчили Высшее Милосердие и он послан, чтобы объяснить мне, как можно отменить вынесенный приговор.

– Ищи в старых книгах, – сказал он, пристально глядя на меня. – Ищи в старых книгах.

Открыв глаза, я долго размышлял, о каких старых книгах могла идти речь. У нас в семье сохранились манускрипты, вывезенные из Испании, но я еще в детстве прочитал их по несколько раз. Трактата «Баба Кама» среди них не было.

После окончания субботы я тщательно перебрал всю библиотеку, но, кроме уже знакомых мне книг, ничего не обнаружил. О чем же хотел сказать мой предок, какую загадку мне предстоит разрешить?

Я не мог ни есть, ни спать, ни заниматься учебой. «Старые книги, старые книги», – вертелось в моей голове. Пятикнижие, Талмуд, раввинские респонсы вполне соответствовали этому определению. Сбитый с толку и раздосадованный, я отправился спать.

Предок поджидал меня сразу за порогом сна. Его лицо излучало свет, и он снова был одет во всё белое.

– Сколько времени ты будешь обременять меня своей судьбой?! – сердито спросил он.

Я хотел объяснить ему, что не представляю, в чем дело, но не смог, а заплакал. Слезы текли из моих глаз обильно и долго, и все это время предок молчал, сурово глядя на меня. Наконец мне удалось выдавить несколько жалких слов объяснения, и от них я зарыдал так сильно, что проснулся.

Не знаю, почему, но мне показалось, будто решение загадки совсем близко. Я вскочил с постели, вымыл руки[66]и поспешил в библиотеку. Подойдя к громадному книжному шкафу, я остановился, словно Моше перед кустом.[67]Догадка осенила меня внезапно, точно вложенная кем-то извне.

Дела нашего торгового дома велись очень тщательно. Это была традиция, подкрепленная Законом. Все доходы и расходы скрупулезно вносились в гроссбухи, в конце каждой страницы вписывался отчет, а сами страницы были пронумерованы и сшиты так, чтобы нельзя было ни вытащить, ни переменить. Иногда я перелистывал эти гроссбухи, дивясь на разные почерки разных людей, ведших записи на протяжении многих десятков лет. В мои обязанности главы торгового дома входила тщательная еженедельная инспекция этих записей, но я полностью полагался на управляющего и переложил на него и эту заботу.

Стоя перед шкафом, я вдруг сообразил, что гроссбухи тоже называются книгами и имеют непосредственное отношение к «Баба Кама». Едва дождавшись утра, я поспешил в контору. Управляющий был весьма удивлен моим ранним приходом. Еще больше удивила его просьба показать гроссбухи.

Распахнув двери старинного шкафа, в котором хранились отчеты за многие десятилетия, я дрожащими руками вытащил самую первую книгу. Начиналась она еще в Испании, и каждую страницу завершала подпись основателя нашего рода. Как видно, предыдущие книги он не смог или не сумел вывезти.

Я уселся за стол, раскрыл гроссбух и принялся за изучение, исследуя каждую запись с таким тщанием, словно передо мной лежал «Хошен Мишпат».[68]Страницы были мелко испещрены записями о разного рода финансовых операциях. Разобраться, кто, кому, сколько и на каких условиях продал, купил или ссудил, было невозможно, я совершенно не представлял, о каких товарах и сделках идет речь. Но меня это не смущало, где-то в глубине души царила абсолютная уверенность, что я сразу узнаю искомое.

Спустя полчаса я обнаружил отметку о ссуде, полученной моим предком от португальского богача. В отличие от всех других записей, сумма была обведена красными чернилами. Я принялся перелистывать книгу, но нигде не обнаружил ничего похожего. Красные чернила больше не появлялись. Следовательно, подумал я, они должны что-то означать.

«В каком случае, – продолжал я размышлять, – выделяют запись о ссуде? Только в одном – если ее забыли или не смогли вернуть».

Обнаружить это было легче легкого. Я пролистал все гроссбухи на пятьдесят лет вперед и нигде не обнаружил записи о возврате долга португальцу. Значит, мы остались должны. Но сколько сегодня придется заплатить мне, прямому наследнику должника, если удастся отыскать потомков богача?

Перечитав условия, я ужаснулся. За минувшие столетия сравнительно небольшая сумма превратилась в целое состояние. Ее возврат не разорит наш торговый дом, но сильно пошатнет его устойчивость. Да и кому возвращать, где отыскать наследников португальского богатея? Сколько лет прошло, сколько войн пронеслось над Португалией!

Эти мысли не оставляли меня до вечера. Укладываясь в постель, я точно знал, что предок уже поджидает меня за смутной границей сна. И не ошибся! Вид его был суров: брови насуплены, кожа над переносицей собралась в морщины.

– И ты еще медлишь? – вскричал он, завидев меня. – Ты раздумываешь? Немедленно просыпайся и рассылай посланцев во все концы Португалии!

– Может быть, – робко попросил я, – стоит подождать до рассвета. Нехорошо будить людей в столь неурочное время.

– Корабль на Лиссабон отплывет из Гаваны в шесть часов утра. Следующий придет только через месяц. И, кроме того, – он слегка смягчил голос и посмотрел на меня с нескрываемой гордостью, – ты должен был умереть этой ночью. Твоя проницательность отсрочила приговор: тебе подарили полгода. Если долг не будет возвращен, приговор вступит в силу, и всё пойдет по заведенному кругу. Другой мой потомок, способный разгадать тайну, родится только через тридцать шесть лет.