Господин Шатулье, воспользовавшись этой суматохой, подбежал к Вишенке и сердито произнес:

— Жена моя уже целый час звонит, идите к ней, лучше будет, нежели болтать в углу.

Анжело обвил рукой талию девушки, удерживая ее.

— Госпожа Шатулье может звонить сколько душе угодно, мой любезный хозяин, я ангажировал на вальс Вишенку и не отпущу ее.

— Вишенка не умеет танцевать.

— Я стану учить ее и ручаюсь за успех.

— Но, милостивый государь, вы не смеете распоряжаться моей прислугой, я не позволю этого.

— Извините, господин Шатулье, эта прелестная девушка не ваша прислуга, она свободна и может уйти от вас, когда вздумает, препятствовать ей вы не можете, вы забыли, что нам известна ее история.

Господин Шатулье от злости побагровел, но прежде, чем он успел ответить, молодой человек увлек Вишенку в вихрь вальса. И после четырех туров она уже отлично танцевала.

Трактирщик, не в силах наблюдать за ними, надвинул колпак на глаза.

— Знай я это, уж угостил бы их матлотом, — пробормотал он.

В довершение всего господин Шатулье вдруг почувствовал, что кто-то схватил его и увлек на середину комнаты.

Это оказалась госпожа Гратанбуль. Под хмельком вздумалось ей потанцевать, но так как ей не удалось вытащить из-за стола Кюшо и Гранжерала, то она накинулась на Шатулье. Неосторожно схватив его за голову, она совсем надвинула ему на нос колпак, так что партнер ничего не мог видеть. При этом она так крепко держала его за руки, что он поневоле должен был вертеться как ей хотелось.

Танцующие пары не раз толкали друг друга, но это не мешало им весело кружиться. Наконец слепой кавалер госпожи Гратанбуль завопил о пощаде:

— Довольно, довольно, я ничего не вижу!

Но госпожа Гратанбуль заметила, что это очень мило и напоминает ей танец Психеи и Амура, который она танцевала сорок лет тому назад.

Вдруг раздались крики из отдаленного темного угла зала: госпожа Рамбур продолжая играть с Франсуа сцену из Поля и Виржини, пожелала представить то место, где дети, напуганные бурей, прячутся под платьем Виржини. Подражая этому, госпожа Рамбур, подняв свои юбки, набросила их на голову Франсуа.

Франсуа, однако, отказался прятаться, а постарался на четвереньках выкарабкаться из-под платья госпожи Рамбур, она же в свою очередь, не желая его выпустить, уселась к нему на спину и, по-видимому, собиралась таким образом прокатиться по залу. Общество сжалилось над бедным трактирным слугою. Монтезума, подбежав к госпоже Рамбур, не без труда освободил бедного мальчика. Шатулье между тем, вырвавшись из рук госпожи Гратанбуль, стащил с себя колпак и швырнул его прямо на скрипку Пуссемара. Музыка умолкла. Франсуа, освобожденный наконец из душного помещенья, которое отвела ему госпожа Рамбур, бросился сломя голову из зала, опасаясь погони «прелестной Виржини».

Наконец актеры решили, что пора подумать об отдыхе. Шатулье приказал Вишенке указывать комнаты дамам, а сам отправился провожать мужчин. Красавица удалилась, перекинувшись взглядом с Анжело. И через несколько минут глубокая тишина сменила шум музыки, веселый смех актеров и крики Франсуа.

Уже пробило одиннадцать часов, когда Вишенка подошла к своей комнате, держа в одной руке корзинку, а в другой зажженную свечку. Она поставила подсвечник на пол, вынула ключ из кармана, отперла дверь и тихонько вошла в свою каморку.

Сабреташ крепко спал, спал, как человек беззаботный, у которого нет горестей, но сильно утомленный. Вишенка, однако, решила, что он будет доволен, если его разбудить поужинать. После ужина Сабреташ может вдоволь выспаться. Она подошла к кровати и начала его будить, приговаривая:

— Сабреташ, проснитесь, я принесла вам поужинать.

Солдат вскочил с испуганным криком:

— Что, что случилось, показался неприятель?

— Нет, нет, господин Сабреташ, неприятеля нет… Вы не в Африке…

Сабреташ осмотрелся:

— Ах, простите, мое милое дитя, это ваша комната, вы мне дали приют, да я теперь все припоминаю. Дело в том, что я как лег на вашу мягкую постель, так и заснул и выспался отлично.

— Вы не взыскательны!

— Мне снилось, что я еще в Африке, сражаюсь с целым отрядом арабов, в каком-то узком проходе, один, далеко, без всякой помощи. А ведь я был в такой переделке, видите ли, и удалось выбраться… Который час?

— Одиннадцать пробило.

— Значит, я спал три часа?

— Теперь поужинайте, — говоря это, Вишенка вынула из корзинки бутылку вина, хлеб, мясо, сыр и две большие груши.

— Как, все это для меня? — удивился отставной воин, смотря, как Вишенка накрывала на стол.

— Да, для вас, тут лишнего ничего нет, но насытиться можно.

— Да ведь это генеральский ужин, настоящий пир горой, и признаться, я весьма не прочь поужинать. Говорят, что сон изгоняете голод, но я все-таки с аппетитом поем.

— Ну, так садитесь за стол, я посижу с вами, если вам это не будет неприятно.

— Неприятно! Мне кажется, что ваше присутствие не может быть никому неприятным, что меня касается, то я очень счастлив… Ну, черт возьми, за что же вы так добры ко мне?

— Услужить другому всегда так приятно, когда можешь.

— Это, положим, так, но большая часть людей, оказывая услуги, ворчат или, что чаще случается, не оказывают их вовсе. Вы тоже со мной поужинаете?

— Нет, я уже ужинала, я не хочу, но я все-таки посижу с вами.

— И вы увидите молодца, который так же хорошо ведет себя за столом, как и перед неприятельской пушкой.

Сабреташ с большим аппетитом набросился на еду. Вишенка села напротив него. Если бы кто вздумал рассмотреть внимательно лицо молодой девушки, то заметил бы в нем отсутствие той беззаботной, спокойной веселости, которой дышало оно еще так недавно. Можно было легко отгадать, что она была сильно занята чем-то, что сердце ее наполнилось новым чувством.

— Прекрасно, да и к тому же вино, ничего не забыто, настоящий пир, за ваше здоровье, милое дитя!

— Благодарю вас, господин Сабреташ.

— Ваше здоровье, моя крошка, я не знаю вашего имени.

— Зовут меня Вишенкой.

— Вишенка, необыкновенное имя, я его буду помнить.

— Да и ваше имя тоже никогда не встречается.

— Сабреташ моя фамилия.

— Но у меня нет фамилии, нет и родителей.

— Неужели это правда, милая девушка, как же вы лишились родителей? Простите мое любопытство, я спрашиваю это из участия к вам, но если вам неприятно, то перемените разговор.

— Вы меня ничем не обидели, господин Сабреташ, моя история не тайна. Сегодня господин Шатулье рассказал ее всем актерам, и вам, конечно, я могу ее сообщить, если вас это интересует.