Зачем он здесь? На этот вопрос ответ дал отец:

— Брат Сейр любезно согласился дать тебе работу. Ему нужен помощник.

Сейра, маленького лысого человечка с усами, Харальд знал с раннего детства. Он был известен хитростью и скаредностью, а также излишним самомнением.

— Не ленись, будь внимателен и послушен, и тогда ты освоишь хорошую профессию, юный Харальд.

Пастор пожал руку Сейру и поблагодарил его, а Харальду на прощание сказал:

— После работы сразу же возвращайся домой. Вечером я с тобой поговорю.

Он ждал от Харальда ответа, но тот промолчал, и пастор ушел.

— Ну что ж, — сказал Сейр, — сейчас самое время подмести перед открытием. Щетка в кладовке.

Харальд повиновался.

В девять часов Сейр повесил на дверь табличку «Открыто».

— Когда надо будет обслужить покупателя, я дам тебе знак, и ты подойдешь и скажешь: «Добрый день! Чем могу вам служить?» Но для начала посмотри, как это делаю я.

Харальд понаблюдал, как Сейр продает шесть иголок женщине, которая отсчитывала монетки с таким трепетом, будто они были золотыми. Следующей была хорошо одетая дама лет сорока, которая купила два метра черной ленты. Затем тонкогубая женщина спросила рулон белого полотна.

— Слева, — подсказал Сейр.

Харальд нашел полотно. Цену он прочитал на деревяшке, на которую был намотан рулон. Он взял деньги, отсчитал сдачу.

Утро тянулось бесконечно долго. Сейр проверял товар, выписывал счета, говорил по телефону, а Харальд должен был стоять удвери и поджидать посетителей. Неужели он всю жизнь проведет, продавая домохозяйкам ткани? Нет, это немыслимо!

К середине утра Харальд пришел к выводу, что не сможет проработать здесь даже лето. К обеду он понял, что не станет дожидаться и конца рабочего дня. Когда Сейр повесил на дверь табличку «Обед», Харальд сказал:

— Я пойду прогуляюсь.

— У тебя всего час, — предупредил его Сейр.

Харальд вышел на улицу, спустился с холма и сел на паром. Прибыв на остров, он по пляжу отправился к дому. Ему хотелось плакать, и некоторое время спустя он понял, в чем дело.

В нем созрело намерение сегодня же покинуть эти места.

И, осознав это, он окончательно разобрался в ситуации. Он не обязан выполнять навязанную ему работу — но тогда нельзя и оставаться в родительском доме. Ему придется уехать.

Дойдя до дома, Харальд заметил, что лошади в загоне нет. Он пошел на кухню. Увидев его, мать испугалась. Харальд поцеловал ее, но ничего объяснять не стал.

Он поднялся к себе в комнату, собрал чемодан, как будто отправлялся в школу. Мать подошла и встала в дверях.

— Куда же ты теперь? — спросила она.

— Не знаю.

Харальд подумал о брате. Он пошел в отцовский кабинет, снял телефонную трубку и позвонил в летную школу. Его соединили с Арне, и Харальд рассказал ему, что произошло.

— Старик перестарался, — сказал Арне. — Если бы он нашел тебе тяжелую работу, например разделывать рыбу на консервном заводе, ты бы ее не бросил — просто чтобы доказать, что ты мужчина. Куда ты отправишься?

И тут Харальда осенило:

— В Кирстенслот. Там живет семья Тика Даквитца. Только отцу не говори. Не то он за мной приедет.

— Ему может сказать и старик Даквитц.

Верная мысль. Респектабельный банкир вряд ли станет сочувствовать беглецу.

— Я буду ночевать в брошенном монастыре, — сказал он. — Отец Тика и не узнает, что я там.

— А чем ты будешь питаться?

— Может, удастся получить работу на ферме.

Не успел Харальд повесить трубку, как в кабинет вошел отец.

— Почему ты не в магазине?

— Я не верю, что моя судьба — быть галантерейщиком.

— Ты не можешь знать своей судьбы.

— Скорее всего, не могу.

Харальд вышел. Он спустился вниз, в сарай, развел огонь в топке мотоцикла, накидал в коляску торфобрикетов. Затем он вернулся в дом за чемоданом. Отец преградил ему дорогу:

— Куда ты направляешься?

— Я предпочел бы об этом не сообщать.

— Я запрещаю тебе уезжать.

— Отец, ты прилагаешь все усилия, чтобы я не мог продолжить образование. Боюсь, ты утратил право указывать мне, что делать.

Слова сына глубоко ранили пастора. Сердце Харальда сжалось от боли и жалости, но он понимал, что, выказав сострадание, потеряет решимость и позволит уговорить себя остаться.

Поэтому он молча повернулся и вышел во двор. Он привязал чемодан к мотоциклу и вывел машину на дорогу. По двору к нему бежала мать. Она рыдала:

— Харальд, отец любит тебя! Ты это понимаешь?

— Да, мама, кажется, понимаю.

— Дай мне знать, что у тебя все в порядке. — Она поцеловала его. — Обещаешь?

— Обещаю. — И он уехал.

Петер Флемминг раздел жену. Она стояла перед зеркалом, а он расстегивал крючки ее платья. Сегодня Инге была такой же хорошенькой, как в медовый месяц. Но тогда она улыбалась и лицо ее светилось счастьем. А сейчас оно не выражало ничего.

Он повесил платье, расстегнул бюстгальтер. Посадив Инге на табуретку, снял с нее туфли, пояс, чулки и надел на нее ночную рубашку. Цветочный узор был ей к лицу. Ему показалось, что у нее на губах мелькнула слабая улыбка.

Петер отвел ее в ванную, после чего уложил в постель. Он и сам переоделся в пижаму, но спать ему не хотелось, поэтому он пошел в гостиную выкурить сигарету.

Петер закурил, а потом, поддавшись порыву, взял с комода бутылку аквавита и налил себе рюмку. Потягивая водку и куря, он размышлял о событиях прошедшей недели.

Он поймал двух шпионов, но Пол Кирке погиб, и Петер не успел выяснить, кто работал вместе с ним и откуда он получал приказы. «Допрос с пристрастием» Ингемара Гаммеля тоже не дал новой информации.

Петер расспрашивал командира Пола, его родителей, друзей, даже его двоюродного брата Мадса, но ничего не выяснил. Он установил слежку за Арне Олафсеном. Но Арне всю неделю вел себя безукоризненно. Петер как раз задался вопросом, что предпринять дальше, но тут раздался стук в дверь.

Он взглянул на часы: половина одиннадцатого, время для гостей неподходящее. Он вышел в коридор, открыл дверь. На пороге стояла Тильде Йесперсен.

— Есть новости, — сказала она.

— Входи. Прошу прощения за свой вид.

Она бросила взгляд на его пижаму и, усмехнувшись, прошла в гостиную.

— А где Инге?

— Уже в кровати. Хочешь глоток аквавита?