Взошла луна, полная и яркая, так что не придется скакать в темноте. Грифф старался не замечать неудобств от непривычно тонкой попоны и тесноватого в плечах сюртука. Дорога предстояла не самая приятная, но сейчас соображения комфорта волновали его меньше всего: главное – сбежать, и как можно скорее.

Только что на лестнице едва не случилось непоправимое. Она была так близко: теплая, волнующая, трогательно беззащитная. А губы… нежные, розовые, чуть приоткрытые и все еще влажно блестевшие, после того как она коснулась их язычком.

Ему ничего никогда не хотелось так, как поцеловать ее, испытать сладостное блаженство.

Проклятье!

Грифф был уверен, что справился: вот уже несколько месяцев ему удавалось избегать недвусмысленных предложений лондонских красавиц на любой вкус. Так неужели какая-то служанка со смазливой мордашкой, деревенская девка с обляпанным грязью подолом, в обносках, пусть и в сахарной обсыпке, сумела пробить этот защитный панцирь?

Послав коня в галоп, Гриффин вдруг поймал себя на мысли, что недостаточно тщательно продумал стратегию своего дальнейшего существования в совершенно непривычной ему ипостаси Гриффина Элиота Йорка, решившего воздерживаться от зова плоти до конца своих дней. Только теперь он осознал, что это до сих пор давалось ему легко лишь потому, что чувства и эмоции, владевшие им, не оставляли места для низменных влечений. А если и случалось испытывать определенного рода… беспокойство, проблема решалась легко с помощью физических упражнений или самоудовлетворения.

Оглядываясь назад, Грифф признавал: с его стороны было непростительной глупостью даже пытаться убедить себя в том, что получится хранить целомудрие. Следовало предвидеть нечто подобное данной ситуации – ведь не монах же он в конце концов!

Ну почему это произошло именно сегодня?

Что в этой Полине Симмз было такое, что вызвало в нем самый живой отклик? Для девушки без роду-племени она на удивление горда и в то же время умна и честолюбива.

Гриффин в очередной раз напомнил себе, что их связывает лишь сделка, не более того: девчонка ему нужна, чтобы позлить мать, а вовсе не для того, чтобы самому попасться ей на крючок. И его не должны искушать ни ее раскосые кошачьи глаза, ни живость и природная смекалка. Он должен рассматривать эти ее качества лишь с точки зрения полезности для целей, что перед ней поставлены. Точно так же, как, подбирая каменщика, мы оцениваем твердость его руки, меткий глаз и крепость мускулов.

Мысль о каменщике оказалась кстати, потому что сумела направить поток мыслей Гриффина в нужное, полезное русло. Необходимо предупредить слуг, что герцогиня приедет не одна, а с гостьей. К счастью, домоправительница, миссис Томас, понимала хозяев с полуслова, так что можно не сомневаться: к приезду герцогини и ее подопечной будет все готово – и комнаты, и горничные, и еда, и ванна.

Уж что-что, а помыться гостье точно не помешает. И не наспех ополоснуться, чтобы смыть с тела остатки сахара, а полежать в горячей ванне, и подольше, чтобы распарились мозоли на руках и свернулись в завитки коротенькие волоски у нее на висках. И еще ей понадобится брусок душистого мыла и большое пушистое полотенце, чтобы завернуться, когда, искупавшись, поднимется из воды…

Гриффин представил эту картину настолько ясно и четко, что, казалось, даже почувствовал запах лавандового мыла от ее такой нежной, шелковистой кожи… Чтобы вернуть себе самообладание, пришлось остановить коня посреди дороги.

Стука копыт больше не слышно, но сердце ухало едва ли не сильнее и громче.

Почему она? Почему сейчас?

Как и на другие «почему?», «зачем?», «отчего со мной?», он опять не получил ответа. Все эти проклятые вопросы, терзавшие его вот уже три месяца кряду, были не более чем беззвучным криком в темноту. Одно ясно: от себя не убежишь. Сегодня, возможно, ему удалось справиться с искушением, удрать, но уже завтра оно будет жить с ним под одной крышей.

Но это будет только завтра, а до прибытия в Лондон ему предстоит нанести один визит.

Гриффин прибавил ходу – времени оставалось в обрез – и, свернув с главной дороги, по знакомой извилистой тропке помчал коня вперед.

Крохотная деревушка тонула в предутренней серой дымке. Гриффин спешился на зеленой лужайке, радующей глаз весенними первоцветами и, размяв ноги, принялся собирать цветы: покачивающие синими головками колокольчики и желтые стыдливые примулы. Ему все казалось, что букет слишком мал, что нельзя идти туда, куда намеревался, со столь скромным подношением.

На горизонте забрезжил рассвет, и Гриффин поймал себя на том, что пытается отсрочить неизбежное. Эта мысль вызвала у него улыбку: ну что за малодушие, медлить нет смысла.

За белой церковью с островерхой крышей, огороженный каменной стеной, раскинулся на холме погост. Гриффин отворил скрипучую калитку и уверенно направился к неприметной могилке.

Перед тем как опустить на плиту перед крестом из белого известняка свой скромный букет, он постоял возле нее несколько минут в неподвижном молчании, а когда захотел распрямиться, не смог – скорбь как боль зажала его в тиски. Тоска выедала ему душу. Там, в груди, вместо сердца он чувствовал зияющую пустоту, которую никто и ничто не сможет заполнить.

Вот к чему приводит потакание своим желаниям.

Чуть погодя боль отступила, и он снова смог дышать, а перед тем как уйти, поцеловал кончики своих пальцев и приложил их к прохладному зернистому камню.

Вот и ответ на вопрос, как бороться с искушением.

– Мисс Симмз, – заметила герцогиня, – вы своим носом просверлите дыру в оконной раме. Герцогине не пристало так смотреть на что бы то ни было.

Полина послушно отвернулась от окна, вжалась в сиденье кареты и уставилась в одну точку прямо перед собой.

Они провели в пути всю ночь и все утро, и уже перевалило за полдень, когда за окнами показались пригороды столицы. Еще три часа пришлось пробираться по запруженным экипажами улицам Лондона. И все это время Полина не отрываясь смотрела в окно, потому что никогда не видела больших городов, столько стекла, кирпича и… копоти.

И такого количества людей.

Когда экипаж свернул с булыжной мостовой на дорогу, усыпанную кирпичной крошкой, вид за окном изменился: вместо жмущихся друг к другу домов появились нарядные особняки в окружении зеленых газонов. Участки отделялись друг от друга безукоризненно подстриженными живыми изгородями. И тогда Полина поняла, что они подъезжают к дому Халфордов.

Вообще-то Полине доводилось бывать в одном таком вот роскошном доме, только в Саммерфилде, у сэра Льюиса Финча, домоправительница которого иногда нанимала дополнительный штат прислуги для генеральной уборки перед Рождеством или Пасхой. Дом в Саммерфилде был огромным, со множеством флигелей, где хранились собрания разных причудливых вещиц. Каждая пыльная побрякушка стоила, видимо, целое состояние, потому что от девушек, нанятых для уборки дома, требовали обращаться с ними как с бесценными сокровищами.