— Не вижу в моем занятии ничего предосудительного, — обиженно буркнул Яровой.

— Ладно-ладно, не дуйся. Я сейчас рассуждаю не о твоей новой профессии музыканта, а о правильном применении способностей. Охранника я все равно возьму — не тебя, так другого. Так что подумай…

— А сколько положите?

— За первый месяц получишь две тысячи. Но это испытательный срок, а потом зарплата удвоится.

— Две тысячи?.. Да я в «Мельнице» больше получал… — разочарованно протянул гитарист. И вдруг примолк, заметив трясущиеся от смеха плечи попутчиков.

— Если… если ты сейчас скажешь, что в своем Пугачевском диксиленде имел пять тысяч европейских денег, то я готов вернуться и разрулить последствия твоей несдержанности, — вытирал слезы Суходольский.

— Евро?.. Вы будете платить мне… четыре тысячи евро?!

— Да, парень, ты не ослышался. Ну? Поворачиваем, или едем в Самару?

Костя проглотил вставший в горле ком, поправил футляр, откашлялся в кулак. И севшим голосом прошептал:

— Я таких денег даже на войне не получал, под пулями.

— Мы исправим эту несправедливость, Костя, — сделавшись серьезным, подбодрил Суходольский. — Обязательно исправим — обещаю.

— Значит, согласен поработать на нас? — подал голос Сергеев.

— Попробую.

— Хорошо. Тогда парочка последних вопросов. Оружие есть?

— Откуда? И на кой оно мне на сцене?

— Устройства мобильной связи?

— Не держу — звонить некому.

— Неужели нет приятелей, родственников или тех, с кем иногда хочется поговорить, поделиться радостными новостями? — словно не поверив, подозрительно настаивал бывший полковник.

— Нет у меня ни приятелей, ни родственников, ни радостных новостей. Да и в современной технике: в компьютерах, в мобилах — я полный баран. Обеими ногами, как говорится, мимо тазика. Плеер вот махонький есть, — достал Яровой похожую на зажигалку блестящую штуковину с висящими на тонких проводах наушниками, — с записями гитары и классической музыки. Хотите послушать?

— В другой раз, — удовлетворился ответами Вадим.

Остался доволен итогом переговоров и Суходольский. Подавшись вперед, он снова тронул водителя за плечо:

— В Самару. И побыстрее…

* * *

И отлегло, полегчало на душе от махом разрубленного узла. Яровой распрямил затекшую спину, опустил стекло и набрал полную грудь воздуха; прищурившись, оглядел повеселевшими глазами залитую солнцем степь волжского левобережья.

И разошелся потихоньку в салоне разговор. Молчал лишь следивший за дорогой водитель, присланный кем-то из надежных друзей Сергеева. Суходольский же, немного отдохнув от бессонной ночи, беспечно болтал с начальником службы безопасности и его новым сотрудником…

Он умел великолепно говорить, мастерски окрашивая фразы нужной интонацией, незаметно для собеседника повышая или понижая громкость, искусно сопровождая слова разнообразной жестикуляцией. Взгляд в разговоре принимал самое живое участие: становился жестким, осуждающим или теплым, притягивающим и даже отчасти обезоруживающим.

— Знавал я одну дурочку с Рублевки. Вроде, светская львица, а приглядишься-прислушаешься — глупая козлица, — посмеиваясь, вспоминал Марк Антонович недавнее житие в столице. — Величала себя исключительно баронессой Конте. Что поделаешь!.. тяжелое сиротское детство, помойки, недоедание, раннее половое созревание. Там почти все такие. Настоящих-то дворян с аристократами шрапнелью с «Авроры» посекло.

— Так уж и дурочка ваша Конте? Пробилась же — на Рублевке обитает, а не в спальном районе, — вяло возражал Вадим.

— Богатство, братец — не синоним ума. Богатство — это жадность и лицемерие-ибн-хитрость, круто замешанные на жестокости. Поэтому Рублевка — не Академгородок, а кунсткамера.

— Что ж там, одни уроды проживают?

— Нет, отчего же. Еще известные пидарасы, престарелые эстрадные клоунессы и прочая звездятина.

— Не любите вы столичный бомонд, не любите!.. — беззвучно смеялся Яровой.

— А я вообще не люблю Москву, — признался Суходольский. — И не я один. Вон остановите любого из народа и поинтересуйтесь. И пошлет он вас вместе с родимой столицей дальше чем «Булава» летает. Думаешь, живущие в глубинке люди радуются новым станциям метро в Митино? Или рукоплещут закладке очередного небоскреба в Москва-сити? Или писаются от счастья, слушая тупые шутки мэра-миллиардера? Да черта-с-два!! Скрипят зубами и матерятся! Потому что в их заштатных городишках еле ползают допотопные трамваи и разваливаются убогие домишки! Потому что до сих пор нет нормального асфальта, и свет гаснет как по расписанию — каждые шесть часов! И потому что сами они выживают, а не живут!..

— А вы относите себя к простому народу?

— Я замкадыш — такой же второсортный россиянин, как и сто тридцать миллионов других немосквичей. И ей богу порадовался бы вместе с ними — провались бы куда поглубже этот ненавистный для Руси третий Рим.

— Это точно, — согласился Сергеев. — На корню скупили все регионы; ни бизнесу, ни сельскому хозяйству продохнуть не дают! Правду говорят: Россия — паразит на теле Москвы.

— Вот-вот. И беда в том, что многие чинуши с бонзами в это всерьез верят…

— Новокуйбышевск, — доложил водитель. — Вам в Самаре куда нужно?

— Район ипподрома знаешь?

— Нет.

— Должен знать: кольцевая развязка, в центре на постаменте торчит самолет.

— А, штурмовик Ил-2 знаю! — обрадовался шофер. — Далековато пилить — через весь город. Но сейчас время раннее, пробок быть не должно…

— Да-а, заинтриговали, вы меня, господин генерал. Заинтриговали, — выпускал табачный дым к открытой настежь форточке полковник.

Генерал-майор курил, прислонившись плечом к стене. Пряча нижнюю половину лица за поднятым воротником, он смотрел в непроглядную черноту за мокрым оконным стеклом и о чем-то отрешенно раздумывал. Выслушав его рассказ, начальник разведки армии задал с десяток вопросов, выудил из полевой сумки тетрадь и с четверть часа записывал, пока собеседник редкими глотками допивал остывший чай.

Закончив писать, полковник встрепенулся:

— Василий Авраамович, расскажите о себе. Поподробнее…

— О себе? О семье рассказал. Чего ж вам еще?..

— Ну… где учились, воевали.

Помолчав, Дьяконов негромко начал:

— Родился в одна тысяча восемьсот восемьдесят шестом году на Дону — в станице Новониколаевской, Таганрогского округа. Из дворян. Сын офицера. Окончил Донской кадетский корпус, затем Николаевское кавалерийское училище, откуда был выпущен хорунжим в Лейб-гвардии Атаманский полк. После Николаевской академии Генштаба выпущен командиром сотни в Лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, в котором честно воевал на фронтах Первой мировой войны, затем с большевиками в гражданскую. Дважды ранен, контужен; в семнадцатом произведен в полковники и назначен командовать полком. В начале восемнадцатого полк возвратился на Дон. И в январе же у станицы Каменской вместе с другими офицерами я был арестован Военным Революционным Комитетом и отправлен на станцию Миллерово, где некоторое время дожидался расстрела…