Но шло время, война стала затяжной. Вдруг со всей очевидностью всплыло неотвратимое: эта беда всерьез и надолго. Да, страна воюет, но люди-то в ней живут! Они должны потреблять все продукты цивилизации, в том числе и культуры. Они должны быть качественными, дополнять бесконечный, на скорую руку сляпанный агитационный материал.

Неудивительно, что это поняли и большевики, не последнее место среди которых занимал товарищ Иван Большаков. Кинематографу страны была поставлена новая задача: дать хорошее кино. Настоящее искусство. Трагедию, комедию, драму, но такой продукт, который вызывал бы у зрителя катарсис, пусть и короткий.

Тогда Иван Большаков вспомнил о фильме Михаила Ромма «Мечта», который сейчас пылился на полках.

Здесь нужно сказать вот что. Кое-кто эту картину все-таки видел. У советского руководства в те времена было принято устраивать вначале просмотры для своего самого близкого окружения, потом – для товарищей из дружественных стран. Оценивалась их реакция.

Помните, наверное, такой знаменитый фильм на все времена – «Белое солнце пустыни»? Он точно так же был уже готов, но бдительные церберы коммунистической цензуры усмотрели в нем нечто. Вот не так как-то Гражданская война показана!.. Не хватает руководящей роли партии в этой борьбе.

Фильм лежал на полке. Не увидеть бы ему света, если бы кто-то не предложил посмотреть этот фильм… товарищу Брежневу, в то время отдыхавшему на даче. Леонид Ильич был сентиментальным человеком, фильмы любил всякие и разные. День был серый и скучный. Почему бы товарищу генеральному секретарю не развлечься?

Брежнев посмотрел фильм «Белое солнце пустыни». Потом он спросил, как давно картина лежит на полке. Почему ему раньше не показывали это кино? Замечательный фильм! Именно после этого «Белое солнце пустыни» взошло во всей своей изысканности над бескрайними просторами Советского Союза.

Так было и с картиной «Мечта» Михаила Ромма. Фильм, скрытый от глаз советских людей, успели посмотреть все члены ЦК, его показывали самому Рузвельту и Теодору Драйзеру. Данные персоны пришли в полный восторг от этого кино, хотя им были совершенно чужды проблемы западнобелорусских крестьян. Искусство не имеет границ ни в расстояниях, ни в умах.

Иван Большаков испрашивает разрешения на выпуск фильма. Получает его. Просматривает сам еще и еще раз с карандашом. Что сейчас, с учетом войны, в картине нужно поправить или совсем убрать? А потом он позвонил Михаилу Ромму в Ташкент и пригласил его в Москву для встречи, получения инструкций и доработки фильма.

Фаина Раневская узнала о правительственной телеграмме от жены Михаила Ромма и обрадовалась. Даже очень. Актриса считала, что свою роль в этом фильме, пусть и не главную, она сумела раскрыть максимально, как только возможно, выложиться, что называется.

Но вслед за радостью в душу Фаины Георгиевны закралась тревога. Если фильм выпускают на экраны, то зачем нужно вызывать режиссера? Если работе дан зеленый свет, то какие такие доработки необходимы? Главное: зачем вызвали Ромма?

Фаина Раневская не знала ответов на эти вопросы. Она в сотый раз прокручивала в памяти сюжет фильма, пыталась смотреть на сцены с их, большевистской, точки зрения, стать коммунистическим цензором. Да, она, конечно же, находила какие-то мелочи, к которым могли придраться, тем более в годы войны.

Вот, скажем, в титрах указан композитор, поляк. Где сейчас этот человек? Вопрос не простой. Вот город Львов. Но он сейчас под фашистами. Этот кадр с указанием названия города наверняка нужно выбрасывать, чтобы не вызывать у советских людей чувство горькой утраты.

Как показали дальнейшие события, Фаина Раневская вполне могла бы исполнять обязанности красного цензора. Практически на те же самые нюансы указал Михаилу Ромму и Иван Большаков. Но Фаина Георгиевна не подозревала, как глубоко пытается влезть цензура, под каким самым неожиданным углом она всматривается в героев, их поступки.

Иван Большаков достаточно мягко побеседовал с режиссером о фильме, о необходимости внесения каких-то правок. Ромм согласился – потери для картины были незначительны. Но затем Большаков заговорил о динамике сюжета, о необходимости скорейшего развития действий, о некоей затянутости отдельных мест. Для увеличения этой самой динамики он сразу предложил убрать из фильма встречу Розы Скороход со своим сыном в тюрьме.

Михаил Ромм подскочил. Как же так? Да эта сцена, мол, сама по себе очень динамична! Что же вы меня обманываете?

Тогда Иван Большаков сказал прямо. Дескать, есть установка товарища Главнокомандующего, что врага жалеть мы не имеем права. Роза Скороход – враг. Это верно, товарищ Ромм? Если так, то Розу Скороход мы жалеть не должны. А вот в этом эпизоде она вызывает искреннее сочувствие. Как же так получается? Вот мы с вами понимаем и допускаем, что у врагов могут быть самые человеческие чувства: материнская любовь, например. Поскольку мы с вами образованны и все такое. Но советский человек в массе своей не получил еще должного образования, может и растеряться, не понять. Как же так? Враг – и вдруг мать?

Вырезать. Однозначно.

Ромм тут же связался со своей женой и рассказал ей все. Та нашла Раневскую…

Фаина Георгиевна была в отчаянии. Для нее этот эпизод являлся центральным в фильме. Именно здесь раскрывалась вся внутренняя трагедия женщины, противоречивость мира в целом, в котором он оказался после известных исторических событий.

Для Фаины Раневской, человека искусства, никогда не могло существовать только две градации: черное и белое, красное и коричневое. Она прекрасно понимала, что человек сам по себе необычайно сложен, а уж мать – и подавно. Встреча Розы Скороход с сыном в действительности должна была вызвать у зрителя самые элементарные чувства: сострадание, понимание неотвратимой беды другого человека.

Во всех ситуациях люди должны в первую очередь остаться людьми, и только потом делиться на красных и белых. Такая вот истина подчеркивалась в этом эпизоде. Каждый человек – это целый мир страстей, настоящая ценность. Эту мысль, звучащую гуманистическим аккордом, пыталась донести до зрителя Фаина Раневская в коротком эпизоде фильма.

И вот теперь ее Роза Скороход становилась всего лишь врагом советской власти. Пустой и прямолинейной особой. Такую не жалко, если она будет перемолота в жерновах, крутящихся ради построения новой жизни.

Этого Раневская допустить не могла. Нужно было что-то делать, что-то предпринимать. Но что? Ехать в Москву из Ташкента без приглашения? Но это в условиях эвакуации без всяких шуток приравнивалось к дезертирству с поля боя. Когда Раневская явится в московский кабинет Большакова, тот вызовет охрану. Фаину Георгиевну препроводят на Лубянку безо всякой оглядки на ее прошлые заслуги.

Писать? Слать гневные, просительные письма и телеграммы? Полноте, они даже не дойдут до Большакова. А если дойдут, он не станет на них отвечать.

Что делать? Как поступить?..

Добрым людям помогает Бог, если никто больше не может этого сделать. Так случилось и с Раневской. Спустя два дня после получения телеграммы от Ромма стало известно, что Большаков прибывает в Ташкент для встреч с руководителями киностудий, режиссерами, актерами. Будет организован и прием по личным вопросам.