— Ты добрый, — улыбнулась Елена. — И совсем не идиот.

— Идиоты нередко бывают добрыми, — возразил Данилов. — Об этом еще Достоевский писал. Федор Михайлович. Только меня нельзя назвать добрым… Просто я умею отличать хорошее от плохого. Ты, конечно, можешь посмеяться над моими словами, но на «скорой» все было как-то иначе. Когда я в общаге по балде получил, так меня навещали, мне сочувствовали, кое-кто даже деньгами пытался помочь… Я чувствовал, что вокруг меня — люди! Конечно, люди бывают разными, взять того же Бондаря — ему все трын-трава…

— Ой, я же не рассказала тебе про Бондаря! — вспомнила Елена. — Он подал заявление по собственному. Уходит в мануальные терапевты. Сказал, что устал сутками мотаться на машине по всяким ханыгам, и вообще, пора ему зарабатывать деньги.

— А он разве мануальщик? — удивился Данилов. — Никогда не слышал. А уж Витя не из тех, кто замалчивает свои таланты.

— Да он сам небось себе корочки напечатал на цветном принтере. Чего еще можно ожидать от Бондаря? — пренебрежительно махнула рукой Елена. — Ну и черт с ним. Лично я очень довольна, что он уходит. Воздух на подстанции чище станет и проблем меньше.

Теперь уже Елене захотелось увести разговор в сторону.

— Сейчас расскажу тебе еще одну новость, про Саркисяна, вот только чаю заварю…

Пока Елена колдовала над заварочным чайником, смешивая три или четыре сорта чая в особых, одной ей известных пропорциях, Данилов допил пиво и успел пожалеть о том, что начал морализировать. «Тоже мне, тема для разговора за столом!» Пообещав себе больше никогда так не поступать, Данилов приготовился слушать историю Елены.

Усевшись за стол с чашкой в руках, Елена начала:

— Одиннадцатой бригаде дали вызов — женщина, восемьдесят два года, констатация смерти. В пятом часу утра. Игорек, конечно, удивился — можно было и до поликлиники подождать, но разные же бывают обстоятельства. Короче — прибыли на вызов. Язова он оставил в машине, а сам налегке потопал на третий этаж. Пришел, вымыл руки — ты же знаешь, какой он педант, — и пошел констатировать. «Где бабуля?» — «Вот, доктор, бабуля». Бабуля неподвижно лежит на спине, ровненько так, без складочек, укрытая одеяльцем, ручки вдоль тела, глаза закрыты. Божий одуванчик, по-другому и не скажешь… Саркисян ее за руку взял, тонус мышц проверить, но этот момент одуванчик открывает глаза и таким неожиданно низким голосом, чуть ли не басом, говорит: «Вас, иродов, пока дождешься — подохнешь!» Представляешь? Игорек чуть в обморок не упал!

— Конец суток плюс фактор внезапности — можно и в обморок, — улыбнулся Данилов. — А что на самом депо было? Бабушкины родственники поторопились выдать желаемое за действительное или на Центре поводы перепутали?

— Диспетчер на приеме вызовов ошиблась. Перемкнуло в мозгах. На самом деле они на «плохо с сердцем» вызывали. Пришлось Саркисяну извиняться и идти за кардиографом и фельдшером.

— У Федулаева, когда он в поликлинике работал, был случай похлеще, — кивнул Данилов. — Однажды пришла к нему девчонка из заводского общежития с жалобами на боль в спине. Радикулит она симулировала весьма неумело и в пять минут была разоблачена и отпущена восвояси. С соответствующей записью в амбулаторной карте: диагноз — «Практически здорова». Через неделю Юрку на день сняли с приема и отправили на прививки. Назавтра он узнал, что вчера, когда его не было на приеме, в женскую консультацию при поликлинике обращалась та самая девица. В терминальном, можно сказать, состоянии — отеки, бледность, слабость и боли в спине. Заведующая женской консультацией заподозрила опухоль правой почки и по «скорой» пациентку госпитализировала. Затем пошла с картой к заведующей терапевтическим отделением, в котором трудился Федулаев, и подняла шум — терминальная больная была неделю назад у врача, а тот написал — «практически здорова». То ли вообще не осматривал, то ли непроходимо туп.

— На Федулаева это не похоже, — заметила Елена. — Он не дурак, да и не пофигист.

— Слушай дальше. Спустя два-три дня его заведующая позвонила в сто семидесятую больницу, куда госпитализировали эту девицу, и узнала, что она умерла. Онкология подтвердилась на вскрытии. Бедный Федулаев получил строгий выговор и все никак не мог понять — в чем его вина. Девчонку он осматривал, и та была в порядке. В полном порядке.

Данилов сделал паузу.

— Это все? — удивилась Елена.

— Нет! — Данилов вытаращил глаза и заговорил громким шепотом: — Спустя две недели, во время приема, дверь кабинета открылась, и оттуда дохнуло замогильным холодом… в проеме стояла она — та самая девица, умершая в сто семидесятой больнице… Медленно приблизившись к Федулаеву, она посмотрела на него своими ведьминскими очами и сказала: «У меня температура, доктор!»

— Девушка прислала в поликлинику вместо себя по своему полису какую-нибудь родственницу из ближнего зарубежья, — сказала Елена. — Я угадала?

— Да ну тебя! — возмутился Данилов. — Тебе рассказывать неинтересно! Обломала мне всю кульминацию! Я только приготовился рассказать, как затрепетало Юркино сердце, как на него повеяло могильным холодом, как он увидел зеленоватое свечение над головой своей гостьи… а ты все испортила!

— Она такая! — подтвердил Никита, принесший пустую тарелку. — Начнешь что-нибудь плести — сразу на чистую воду выведет!

— Плетут лапти! — отрезала Елена. — Но насчет чистой воды ты прав.

— А ты не хочешь вернуться на «скорую»? — спросила она мужа, когда после ужина они вместе смотрели мрачноватый английский фильм про странный экзамен без единого вопроса. — Если не хочешь работать на одной подстанции со мной, то это еще не значит, что нет других подстанций…

— Дело не в этом, вернее — не совсем в этом, — отметил Данилов, не отрывая взгляда от экрана. — Ситуационные обстоятельства не позволяют мне вернуться назад. В одну и ту же воду нельзя войти дважды. Давай не будем об этом.

— Может, ты и прав, — после недолгого раздумья согласилась Елена. — В старшие врачи, тем паче — в заведующие, тебя и калачом не заманишь, а работать на линии до пенсии слишком тяжело. Стационар в этом смысле предпочтительнее.

— Ты совсем как моя мама! — рассмеялся Данилов, говоривший совсем о других обстоятельствах — в частности, о том, что в жизни никогда нельзя двигаться назад, только вперед. — Она то и дело заводит песню о том, что мне наконец пора образумиться и заняться настоящим делом.

— Каким?

— Перспективной научной работой. Так и тянет набить морду Полянскому…

— Гошке?! — поразилась Елена. — С какой стати?

— Плохим мальчикам свойственно бить хороших мальчиков, которых родители ставят им в пример, — серьезно объяснил Данилов. — Синдром отрицания. Вот, например, если тебе не понравится какая-нибудь из Никитиных пассий, то что ты предпримешь?

— Я не собираюсь вмешиваться в личную жизнь моего сына! — заявила Елена, явно гордясь собой. — И не собираюсь советовать ему, с кем он должен строить отношения, а с кем — нет!