– Итак…

Вайн убрала несколько книг со стула, уселась и окунула перо в чернила, готовая делать заметки.

– Что обнаружил на этот раз мой домашний любимец-хорек?

Харк устроился на табурете и начал отчет. Передал ходившие по Святилищу сплетни и подслушанные разговоры и, наконец, историю Квеста о Сокрытой Деве, стараясь повторить ее слово в слово. Вайн обрадовалась, но не удивилась, когда он упомянул о богах, дышавших страхом в Подморье.

– Ха! Так и знала, что это не просто метафора! – Доктор заглянула в заметки, потеребила перо. – Ты помнишь еще что-нибудь? Какое впечатление она произвела на него? Как именно он о ней говорил?

«Дева была прекрасна», – ответил Харк, но лишь мысленно. Квест не сказал, какой она ему показалась, не говорил о ней с нежностью. Он был невозмутим. Но в душе Харк не сомневался в ее красоте. Она не могла быть хорошенькой, как обычные девушки или женщины. Она даже не обладала красотой лунного света на воде, или прыжка сине-стальной летучей рыбы, или красных ягод терновника на скале. Да, все эти вещи были красивы. Они наполняли твое сердце светом, заставляли лучиться радостью. Все равно что мед или пряности.

Но существовала иная красота, и все на Мириеде это знали. Извращенная, искаженная красота, от которой все переворачивалось в желудке и шла кругом голова. Ее называли Frecht – старым словом, резким словом, исполненным суеверного благоговения. Оно обозначало уродство и непохожесть, которые могли быть только божественными. Неправильность, сопутствовавшую тем, кого невозможно было ограничить никакими правилами. Древние святилища имели те же искаженные и возвышенные черты. Frecht – это за пределами красоты, Frecht переносил вас в царство благоговения и ужаса и требовал рабской преданности. Больше никто не употреблял этого слова, потому что оно было пропитано памятью о богах. Однако иногда люди говорили «прекрасно», имея в виду Frecht.

– Больше я ничего не помню, – заверил Харк, сознавая, что Сокрытая Дева будет появляться в его снах все последующие ночи, иногда с пустыми глазницами, иногда с пальцами, извивающимися, как ее волосы.

– Священник, который рассказал тебе это… Квест… – Вайн нахмурилась и сверилась с записями в книге в голубом кожаном переплете. – Последнее время он слабеет, верно?

– Сейчас он болен, – кивнул Харк.

Ему было не по себе. Вайн говорила таким тоном, словно болезнь старика уже необратима и конец близок. Харк не хотел думать об этом именно так.

– Черт, – пробормотала Вайн, – почему уходят самые полезные? Кстати, о пользе: ты хоть немного продвинулся с Пейл-Соулом?

– У меня не было возможности, – возразил Харк, хотя знал, что это бесполезно.

– Но ведь ты должен сам создавать такие возможности, – настаивала Вайн. – Зачем еще мне нужен скользкий маленький плут с детским личиком? Ты должен завоевать доверие этих священников и вытянуть из них все тайны.

– Это я узнал, что архив Святилища цел, – напомнил Харк.

Очень долго считалось, что огромный архив Святилища, содержавший хранимые веками записи священников, был разрушен после Катаклизма. Однако Харк подслушал, как однажды вечером Мунмейд допрашивала Пейл-Соула, требуя, чтобы он сказал, где спрятан архив. Она вознамерилась уничтожить его и тем самым сохранить тайны. Харк, конечно, обо всем доложил Вайн и с той поры пользовался ее расположением. Однако невозможно было слишком долго извлекать выгоду из своего триумфа.

– Это было месяц назад.

Вайн встала и запустила пальцы в волосы:

– Что дает знание об архиве, если мы не можем его найти? Ты должен вытянуть правду из Пейл-Соула.

– Это не так легко! Он всегда испуган… сбит с толку… Чуть скажешь что-то не так, он впадает в…

Харку не хотел признавать, что ему неловко давить на Пейл-Соула и выпытывать информацию. Слабый старик иногда казался эфемерным, как мыльный пузырь.

– Но ведь я не могу спросить его, не так ли? – с досадой возразила Вайн.

Вообще говоря, губернатор Ледиз-Крейва поставил доктора Вайн управлять музеем и Святилищем. Фактически же она по большей части переложила повседневные дела Святилища на Клая.

– До чего же неприятная ситуация!

Старая песня.

– Мне приказано приглядывать за тридцатью очаровательными живыми реликвиями, но запрещено задавать им вопросы! Знания священников бесценны! Они по-прежнему таят секреты, которые могли бы перевернуть наше представление о боготоваре и о богах! Но нет, мы обязаны «уважать их личную жизнь, оставить в покое в их почтенные годы», – возмутилась Вайн с громким вздохом.

Собственно говоря, Вайн не имела права подсылать кого-то для бесед со священниками. Вот почему все было необходимо держать в тайне. Харка купили в качестве шпиона.

– Губернатор – идиот! – сочувственно поддержал он.

Харк обнаружил, что с доктором было легче общаться, когда она была не в духе. По крайней мере, было гораздо проще предугадать ее мысли. Когда она была спокойна и уравновешенна, он часто чувствовал, что она расставляет ему словесные ловушки и бесстрастно наблюдает, попадется он в них или нет.

– А священники легкомысленно продолжают умирать, – пробормотала Вайн. – По двое каждый год. И обычно именно те, кто обладал наиболее ценными знаниями. Даже здоровые на вид неожиданно спотыкаются и падают или простужаются, после чего простуда переходит в лихорадку, или вечером ложатся в постель, а утром не просыпаются. Вот почему каждый день на счету. Ты обязан найти архив до того, как Пейл-Соул умрет мне назло.

– Найду! – пообещал Харк. – Я работаю над этим. Вы должны довериться мне.

Вайн фыркнула.

– Я пока не в таком отчаянном положении, чтобы довериться тебе, – заметила она. Ее взгляд снова был веселым и бесстрастным. – Так что ты там задумал?

– О чем вы?

Харк заерзал, пытаясь определить, были ли слова Вайн завуалированным обвинением.

– Это простой вопрос. Я хочу знать, не сует ли мой любимец-хорек нос куда не следует.

– Ни в коем случае, – поспешно поклялся Харк.

Вайн сидела неподвижно и продолжала смотреть на Харка. Без улыбки. Когда она бывала такой, Харк не мог прочесть ее мысли.

– Помнишь золотое правило? – спросила она наконец.

– Я могу лгать любому сколько пожелаю, пока меня не раскроют, но ни за что не должен лгать вам.

Харк, разумеется, помнил правило. Оно вспыхивало в его сознании всякий раз, когда он чересчур расслаблялся в присутствии доктора.

– Если я солгу… вы отправите меня гнить на галерах…

– Верно, – подтвердила она, причем двигались только губы. Она почти не моргала – ждала.

Харк сдался:

– Я не сую нос в чужие дела… в отличие от других. Приходится кое на что смотреть сквозь пальцы.