Скорость, мощь и управление ими, игрушки — что доставили нам самое полное удовлетворение. Но на моем лице не было улыбки. Я упустил бесценную секунду радости, отсеял ее, оставив лишь сосредоточенность. Почему же я не улыбнулся? Я бы должен смеяться, петь, если бы место позволило танцевать, то и танцевать.

Вот и урок, полученный от другого самолета, урок, который пришел на скорости 543 мили в час на высоте семь футов три дюйма[11]. Внутрь, пилот, внутрь. Важно только то, что происходит внутри тебя. Снаружи может произойти что-то значительное, что-то бурное, невероятное, но важность и смысл его приходят изнутри. Улыбка — это нечто внешнее, средство общения. А здесь ты можешь быть до краев полон радости и держать ее всю при себе, вслушивайся в нее, чувствуй, вкушай ее, будь просто счастлив. Не нужно никакого общения.

За линиями электропередачи показался Эбурнский аэропорт. Ручку на себя и с ревом вверх, выше проводов. Картина становится четкой и ясной — две бетонные посадочные полосы, две посадочные дорожки, поросшие травой, над бензоколонкой слегка трепещущий ярко-красный ветровой конус. Разворот против ветра, круг над площадкой, выбираем дорожку и часть дорожки, на которой будем садиться. Парашют твердоват, хорошо будет выбраться из кабины и пройтись. На посадку заходит лишь одинокий биплан, биплан, однако, не ведает, что он одинокий, и проворно устремляется к яркой весенней траве.

Хорошая полоса, после многих приземлений на ней даже борозд не осталось. Тихое местечко, приглашающее вернуться вновь на землю, местечко, куда биплан может направить свой путь, как не раз делал он это прежде. Убираем газ — и пропеллер превращается в спокойную ветряную мельницу. Мы скользим вниз, впереди — зелень, гудение ветра в расчалках затихает, он лишь тихонько посвистывает, чтобы напомнить о своем существовании. Ручку управления от себя — и деревья по краям полосы становятся выше, еще выше, и вот уже травы впереди не видать, зато она рекой струится по бокам, теперь ручку на себя, мы теряем скорость, на себя, еще на себя… небольшой толчок — и мы на земле, уже катимся на всех трех колесах, тарахтим и подпрыгиваем на неровностях, из которых растет трава. Левая — педаль — правая — педаль, и вот уже знакомая скорость, на которой можно выпрыгнуть из кабины и пойти пешком. Немного газу, и мы не спеша подруливаем к бензоколонке, вокруг которой столпились несколько строений. Ни старые строения, ни новые: одно — ангар, другое — школа, ее окна выходят в сторону взлетных полос, еще один ангар позади нас. У двери стоят несколько человек, они переговариваются, наблюдая за подруливающим бипланом.

Я на мгновение подаю вперед ручку газа — и мне в лицо пульсирующим потоком ударяет ветер. Теперь левую педаль — и мы разворачиваемся около колонки. Красный рычажок подачи топливной смеси вперед, в положение «холостой останов»[12]. Двигатель работает еще четыре секунды и внезапно замирает, слышно лишь, как тихо хлопают поршни, наконец замирает и пропеллер.

Тумблеры — в положение «выключено».

Отстегнув ремень безопасности и лямки парашюта, стащив с себя перчатки и шлем, я ощущаю легкий теплый ветерок, что исходит не от пропеллера. Все еще солнечно. Тишина. С тишиной я, правда, могу познакомиться лишь весьма приблизительно, поскольку у меня в ушах все еще рычит двигатель, двигатель — призрак — дух этой штуковины, которую мы склонны считать неодушевленной.

Я начинаю наполнять бак, и вокруг собирается небольшая кучка людей. Они молча и с некоторым благоговением взирают на старый самолет. Ученики летной школы, им не часто приходится видеть, как летают старые самолеты. Интересно, они смотрят на биплан как на хранителя древних традиций или просто как на ископаемый экземпляр, который притащился неизвестно откуда? Интересно было бы узнать, но не спросишь же у группы незнакомых людей, смотрят ли они на него как на хранителя традиций. О таких вещах не спрашивают, пока с людьми не познакомишься, не узнаешь поближе.

— Салют. Тут где-нибудь можно перекусить сэндвичем?

Биплан продолжает лететь вдоль дороги, на запад, навстречу приключениям и урокам. Из небольших событий, скажем, заправки бака бензином, из более значительных происшествий, вроде аварии на посадочной полосе в Крисчент-Бич, есть чему поучиться, есть что усвоить и применить в будущем.

Внизу, на земле, происходят едва заметные изменения, сосны уступают место все более многочисленным фермам, расстилающим свои зеленые просторы под солнцем. Все происходит так, словно мы в Стране Оз, и дорога, над которой я лечу, вполне могла бы быть вымощена желтым кирпичом. До такой степени аккуратна эта земля, даже с высоты в какую-то сотню футов. На пастбище нет ни единой травинки, выбивающейся из положенного ей места, даже коровы пасутся меж пересекающихся линий, размеченных на земле скрупулезным режиссером. Все по местам! По местам! Мотор! Поехали!

Я чувствую себя вторгающимся в их работу, и сейчас шум двигателя пустит насмарку сделанное звукорежиссером. Где-то здесь, под гигантским дубом, должен находиться звукооператор со своим микрофоном. Но, постой.

Мы тоже часть обстановки. Все строго по сценарию:

Появляется БИПЛАН, летящий с востока на запад. Звук БИПЛАНА из РОБКОГО ШЕПОТА превращается над нашими головами в РЕВ и снова становится ШЕПОТОМ на западе. Камера на мгновение задерживается на КОРОВАХ, плавно переводится на панораму вдоль ДОРОГИ ИЗ ЖЕЛТОГО КИРПИЧА, затем — на КОРОВНИК. Примечания для ответственного за декорации: КОРОВНИК должен символизировать Изумрудный Город, символизировать чистоту и безупречность, все должно находиться в убедительном порядке и мирно течь во времени, должно наводить на мысль, что город сверхрадужного волшебства часто приобретает внешность, наиболее привычную нашему глазу, поэтому мы и не замечаем Волшебство, которое существует.

Вид из-под ГИГАНТСКОГО ДУБА, в тени которого мы наблюдаем БИПЛАН, снова приближающийся к нам, летящий с востока на запад, проносящийся ГРОМКО и С РЕВОМ, над листьями и нашими головами, теряющийся из виду и окончательно исчезающий на западе. Панорама тускнеет, ее сменяет черный фон, на котором зеленые буквы: КОНЕЦ.

Хороший дубль! Сгодится!

Замечательно, что все вышло так удачно, но для биплана съемки все продолжаются, продолжаются и продолжаются. Внизу, под нами, сидя на брезентовых стульчиках, работают сотни режиссеров, невидимые нашему глазу. По местам! Мотор! БИПЛАН. КОРОВНИК. Изумрудный Город. И через всю панораму — ДОРОГА ИЗ ЖЕЛТОГО КИРПИЧА. Действие происходит на Юге, весной 1929 года. Время от времени попадаются дети, бегущие субботней гурьбой, машущие на бегу и заслуживающие того, чтобы с высоты в сотню футов помахать им в ответ. И исчезают. Тут, внизу, обитают люди. Я могу видеть то, как они живут, рыбачат, как плавают, вспахивают землю, топят печи, из труб которых поднимается сизый дым. Дым, который вьется и кочует с ветром, и говорит мне о том, что встречный ветер уже опустился к земле. Ветер не очень сильный, но его хватает, чтобы мы неслись относительно земли не так быстро, как можем. А чем медленнее мы летим, тем лучше видим землю и тем больше она нам нравится. Самолет, в особенности старый самолет, не может спешить. У него есть лишь одна рабочая скорость.