тонким делом с подобной спесью… Хватит! Хватит! — он замахал руками. — Отстаньте от меня!

Я замолчала. Дальнейший разговор не имел смысла — большего я не добьюсь. Я вновь утопала в мягкой спинке сиденья и впервые за последнее время чувствовала себя спокойно, определенно. Мы уходим.

Больше я не заговаривала с Мателлином. Корвет мягко опустился перед трапом, мы вышли на платформу. Теперь старик подчеркнуто не замечал меня. Демонстративно не смотрел. И меня это устраивало. Он свернул в одном из коридоров, а меня провожала Лана. Я пыталась считать повороты, замечать какие-то особые заклепки, отметины, царапины, но не слишком преуспела.  Ничего, мы найдем выход.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец, мы остановились у нужной двери. Верийка провела толстым пальцем по полочке ключа, дверь зашипела. Я вдруг повернулась и увидела за спиной двух «черных» имперцев. Гарнизонных. Едва я шагнула в проем, ни встали по бокам.

Я на мгновение потерялась в пространстве от этого удара — они все предвидели.

15

Индат разрыдалась, увидев меня. Впрочем, когда закрылась дверь, я тоже разрыдалась. С каким-то небывалым наслаждением. Дома я прятала слезы, потому что их прятала мама. Я хотела быть достойной дочерью, во всем походить на нее. Но слезы впрямь приносили облегчение. Уже не так давило в груди, не так тяжело дышалось. Я будто выплакала засевшую внутри субстанцию.

Индат обняла мои колени, прижалась щекой:

— Госпожа, я очень боялась, что больше не увижу вас.

Я тронула кончиками пальцев ее жесткие черные кудри, похожие на упругую металлическую проволоку:

— Я сама боялась. Думала, не вернусь.

Между нами не было тайн, как не может их быть между лучшими подругами. Мне ни к чему было изображать надменную госпожу. Я до жжения в груди не хотела быть похожей на них всех. Не хотела смотреть на человека рядом, как на предмет мебели или домашнего зверька. Никогда, никогда моя Индат не узнает такого мерзкого отношения! Я не могла даже вообразить, что какой-то родовитый мерзавец может заставить ее раздеться и прислуживать в таком виде.

Я коснулась губами ее макушки:

— Нас заперли, Индат. Опять заперли. И поставили охрану у двери.

Она подняла голову, кивнула:

— Говорят, до Сердца Империи еще две недели.

— Кто говорит?

— Один из рабов господина Мателлина. Перкан. Без вас меня не запирали, я даже на улицу выходила.

Я невольно отстранилась. Смотрела на Индат сверху вниз. Она какое-то время тоже смотрела на меня, но потом отвела глаза. Я готова была поклясться, что белые пятна на ее лице порозовели. Она краснела!

Даже остатки слез в моих глазах мигом просохли.

— Раб? Перкан? Кто это? Где ты говорила с ним?

Индат встрепенулась, подскочила. Кинулась к багажному контейнеру и порылась в углу. Подошла ко мне со сжатым кулаком. Ее остроносое личико светилось какой-то шкодной гордостью. Так бывало в детстве, когда мы умудрялись сделать какую-то мелкую пакость. Например, стащить из кухни лишнюю подсчитанную конфету. Я знала, что за нее влетит, оттого в этой мелочи было столько геройства. А потом мы ее делили пополам.

Я посмотрела на плотно сжатый кулак Индат:

— Что?

Она повернула руку ладонью вверх, разжала пятнистые пальцы. И я увидела пластинку адресного чипа. Я какое-то время просто смотрела, потом подняла глаза:

— Что это?

Вместо ответа Индат широко улыбнулась и кивнула. Я все поняла, но оставались одни вопросы.

— Как? Где ты это взяла?

Она аккуратно перевалила хрупкий чип на мою ладонь:

— Не я — Перкан, — белые пятна на ее лице вновь окрасились розовым. — Он достал.

— И с чего бы ему нам помогать? Ведь выходит, он украл у своего господина.

Индат делано пожала плечами, но это вышло так кокетливо, что я искренне удивилась. Могла бы Индат очаровать какого-то там Перкана? Да, запросто! Она очень милая. Но… Я нахмурилась, заглянула ей в глаза:

— Ты же не…

Индат даже отскочила, будто ее ударили током:

— Да что вы, госпожа моя! Разве я могу такое натворить без вашего разрешения! А за поцелуй-то уж ругать не станете. Должна же я была хоть что-то наобещать.

Мне сделалось не по себе:

— Поцелуй?

Она залилась краской сильнее прежнего:

— Впервые! Клянусь, госпожа.

А меня будто облили холодной водой. Смыли сиюминутную радость, которая охватила меня от сюрприза Индат. Какая ирония… Наверное, я побледнела, потому что увидела тревогу в ее черных глазах:

— Что с вами, госпожа моя? Неужели мой поступок так расстроил?

— Какой он? Этот Перкан? Он тебе понравился?

Было ясно по тому, как пятна на лице Индат вновь густо залила краска, делая кожу гораздо однороднее. Она низко опустила голову:

— Понравился, госпожа. Я его еще на Альгроне заметила. И он меня. Вериец, как и я. Только его кожа гораздо лучше моей. Наверное, он стоит намного дороже.

Я какое-то время молчала, думая совсем о другом. Наконец, поднялась, чтобы убрать чип в шкатулку с украшениями. Смотрела на гладкую блестящую пластинку с выпуклой полосой у одного края:

— Ты уверена, что это мой?

На лице Индат отразилось замешательство. Она пожала плечами:

— Перкан сказал, что ваш. Стал бы он брать хозяйское, госпожа? За это же накажут!

Я кивнула. Достала шкатулку, убрала чип на самое дно:

— Спасибо тебе, Индат. Конечно, я не сержусь. Только будь осторожна.

Она кивнула, но в ее глазах плясало беспокойство:

— Вы не рады, госпожа?

Я улыбнулась:

— Рада, Индат. Ты молодец.

Она покачала головой:

— Я же вижу. Что случилось?

Я будто ждала этого вопроса. Рассказала все, как есть, ничего не скрывая. Мне некому было довериться, кроме моей Индат. С каждым словом я видела, как вытягивается ее остренькое личико, как стекленеют глаза. Она была поражена до глубину души.

— Как же он посмел, госпожа? Вы не какая-то рабыня!

Я кивнула:

— Кажется, для них это не слишком большая разница, Индат. Как видишь, даже ты оказалась свободнее меня. Тебе удалось то, что я бы не смогла. Для имперцев я — никто.

Индат с жаром покачала головой:

— Быть такого не может! Вот увидите: мы приедем, и все прояснится.

Я кивнула, но промолчала. Иллюзии рушились. Я уже не разделяла наивные надежды Индат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16

Однообразие быстро затирало память, искажало время, притупляло эмоции. Произошедшее на Форсе теперь казалось дурным