— Садитесь, товарищ лейтенант, на более мягкое место, вам же придется долго сидеть.

— Почему вы так считаете?

— Вы же у меня обязательно выиграете. На мое место сядет следующий, и так, пока со всеми желающими не сыграете. У нас обычай такой: игрок не будет признан победителем, пока не выиграет целый круг.

Лейтенант сел на нары, и игра началась.

До войны Купрейчик нередко играл в шашки и шахматы во время дежурства в составе оперативной группы, которая выезжала по вызову на места происшествий. Бывало, что за все время дежурства так и не случалось происшествий, так что времени хватало.

Разведчик играл неплохо, но командир оказался на высоте, и вскоре красноармеец под дружный веселый смех болельщиков уступил место следующему.

Купрейчику пришлось играть семь партий, и то, что он выигрывал, вызывало у разведчиков все большее уважение к нему. Наконец напротив него оказался Степаныч — лет двадцати семи — двадцати восьми крепыш, с тяжелым квадратным подбородком боксера. Смотрел он на собеседника как-то исподлобья, лицо было невозмутимо спокойным.

— Так вот, значит, кто гроза разрядников и чемпионов, — улыбаясь сказал Купрейчик, расставляя шашки. — Вы на каком ходу обычно заканчиваете партию?

— Обычно за ход до поражения, — невозмутимо ответил сержант, и стены блиндажа задрожали от хохота.

Игра началась. Уже через несколько ходов Купрейчик убедился, что Степаныч играет не лучше предыдущих и даже слабее большинства из них. Лейтенант понял, что миндальничать с таким противником нечего, и смело пошел вперед. Минут через пять все было ясно. У Купрейчика появилась сначала одна, затем вторая дамка, и противник практически был разгромлен. Но Степаныч с бесстрастным лицом продолжал игру. Он смело подставлял под разящие удары дамок свои пешки и, наконец, остался только с двумя. Купрейчик решил запереть их и начал готовить комбинацию, чтобы эффектно закончить партию. А «гроза разрядников и чемпионов» неожиданно спокойно и медленно сгреб на пол все шашки с доски и обыденным голосом объявил:

— Ладно, я согласен на ничью!

Снова раздался взрыв хохота, некоторые разведчики присели от смеха и уже не смеялись, а стонали. Смеялся и лейтенант. Теперь он понял, почему Степаныч никому не проигрывает.

Он протянул руку сержанту:

— Хорошо, Степаныч, я тоже согласен на ничью.

На следующий день Мухин с Купрейчиком снова пошли на рекогносцировку. Они ползком добрались до передних траншей, знакомились с командирами рот и взводов, изучали нейтральную полосу, подходы к вражеским позициям.

Уже было далеко за полдень, когда они возвратились в блиндаж к разведчикам. Сели обедать, а в дверях, как призрак, возникла фигура связного.

— Товарищ капитан, вас вместе с лейтенантом Купрейчиком командир полка вызывает.

— Хорошо, скажите, что сейчас будем, — ответил Мухин и положил руку на плечо пытавшегося встать Купрейчика. — Сиди. Пообедаем, а время наверстаем в пути. С пустым желудком к начальству лучше не ходить. Знаешь, когда бьют прямой наводкой по мозгам, то совсем неплохо, когда тылы обеспечены.

Они быстро пообедали и заторопились в путь.

Васильев был в блиндаже не один. У самодельного стола, склонившись над картой, пыхтел самокруткой начальник штаба майор Самойлов.

Мухин четко доложил о прибытии, а Васильев проворчал:

— Наконец-то изволили явиться. Полдня дожидаемся.

Мухин спокойно пояснил:

— Товарищ майор, мы полдня на животе проползали на передовой, и нам почему-то никто не сказал, что вы нас дожидаетесь.

Васильев бросил короткий взгляд на их грязные шинели и сказал:

— Снимайте шинели и подходите к столу.

Купрейчик на карте сразу же узнал участок фронта, который занимал полк.

Васильев без предисловий перешел к делу:

— Нам нужен язык. Немцы ведут себя подозрительно тихо, и мы обеспокоены. Но язык в лице рядового с их передней линии вряд ли что-нибудь нам объяснит. Если немцы готовят какую-нибудь пакость, то своему солдату, сидящему в окопе, конечно, ничего не скажут. Поэтому, братцы, вам предстоит пересечь их траншею и найти на той стороне подходящую кандидатуру.

Мухин и Купрейчик переглянулись. У них обоих появилась одна и та же мысль: значит, зря они потратили почти два дня, выбирая, с какой точки можно языка притащить. От внимания Васильева не ускользнуло это, и он спросил:

— Чего переглядываетесь?

— Да, ничего, — улыбнулся Мухин, — мы думали, языка с их обороны придется тащить, вот и изучали два дня подходы к траншеям.

— Ничего, — подал голос начальник штаба, — если хорошо подходы изучили, то это пригодится. Кстати, где вы считаете легче всего линию фронта пересечь?

Купрейчик пальцем показал место на карте:

— Вот здесь, на участке взвода лейтенанта Орешко.

— Почему именно здесь? — спросил Васильев.

— В этом месте расстояние до немецкой передней линии двести пятьдесят — триста метров. А вот в этом месте небольшая ложбинка, которая идет от наших траншей к немецким, она перегорожена двумя рядами проволочных заграждений. Ее контролируют две пулеметные точки, находящиеся здесь и здесь, на возвышенностях. Больше проволочных заграждений на этом участке нет.

— Так зачем же вам рисковать и лезть на колючку, может, лучше стороной обойти? — спросил начальник штаба.

Но Купрейчик уверенно заявил:

— Точно так же и немцы думают. Кто, мол, полезет по хорошо пристрелянной ложбине, да еще на колючку? Значит, в какой-то мере бдительность у пулеметчиков будет снижена.

Мухин с одобрением смотрел на лейтенанта и думал: «Молодец, Купрейчик, смотри, как получается: мы с ним еще об этом не говорили, а мысли о маршруте движения полностью совпали».

Васильев вдруг взглянул на капитана:

— Это и ваше мнение?

— Так точно, — Мухин посмотрел на Купрейчика и, хитро улыбнувшись, добавил: — Это мы с ним, прежде чем явиться к вам, оговорили.

— Хорошо. А назад этим же маршрутом пойдете?

— Никак нет, — ответил Мухин и пояснил: — Когда назад пойдем, то мы снимем пулеметный расчет, который находится слева от ложбины. Они же меньше всего будут ожидать нас со стороны своей траншеи. А затем мы параллельно ложбине доберемся к своим.

— Но там же минное поле! — возразил начальник штаба, указывая отточенным карандашом на знаки, обозначающие, что этот участок «засеян» минами.

Купрейчик тоже удивленно смотрел на Мухина, а тот спокойно пояснил:

— Дело в том, что с языком без шума нам очень трудно будет передвигаться, и немцы могут учуять, а если мы пойдем по минному полю, и даже с «музыкой», то они в первую очередь поведут огонь по ложбине, они же тоже знают, где минное поле. Ну, а когда начнется «музыка», то мы под ее шум безбоязненно можем двигаться вперед. Нам только надо, чтобы сегодня ночью наши, находящиеся в траншеях, немного постреляли, а саперы под шумок проделали проход в минном поле. Завтра же ночью, когда мы пересечем линию фронта, надо будет «концерт» повторить. Во время этой стрельбы саперы должны приблизиться к пулеметному гнезду и замереть до нашего прихода. Когда снимем пулеметный расчет, мы подадим знак, и они продолжат проделывать «коридор» до конца, встретят нас и проведут к нашим траншеям. О взаимной связи и опознании друг друга мы с саперами договоримся.