— Что вам?

— Я… — Катя беспомощно замолчала.

— Вы разве не видите — мы разговариваем?

— Да-да, извините… Я просто хотела…

— Что вы хотели?

Катя набрала в грудь воздуха и одним разом выпалила:

— Нельзя ли, чтобы княжна Долицына вместо меня участвовала в приеме?

Милейшая Анна Дмитриевна некоторое время неподвижно смотрела на нее, а затем, не задав ни одного вопроса, кивнула.

— Можно… Только сейчас, пожалуйста, закройте дверь.

При входе в Ла-Манш русский отряд был остановлен крепчавшим противным ветром. Корабли смогли продвинуться только до острова Джерси, в виду которого им пришлось приступить к маневрам. Устойчивые и мощные потоки уже по-летнему теплого воздуха несли с берега долгожданное благоухание трав и цветов, но при этом норовили развернуть суда прочь от дома.

— Теперь надолго застряли, — сказал Невельской, подходя к стоявшему на шканцах господину Семенову. — Непохоже, что скоро сменится.

— Кто сменится? — после продолжительной паузы спросил тот.

По всему было видно, что он совершенно не расположен к разговору. Он даже не повернул головы в сторону подошедшего офицера, продолжая вглядываться в очертания острова. Однако Невельской решил оставить это проявление неучтивости без внимания.

— Ветер, — пояснил он. — Похоже, надолго установился.

Господин Семенов пробурчал что-то недовольное себе под нос и замолчал. Остров, мимо которого они проходили в этот момент в абсолютно ненужном им направлении, казалось, его завораживал. Он изучал его в наступавших сумерках с таким вниманием, как будто занимался картографической описью и как будто от верности подмеченных им координат зависело нечто чрезвычайное.

— Мы еще не один раз тут пройдем, — нарушил молчание Невельской.

Он понимал, что господин Семенов не желает говорить с ним, но упрямо не оставлял его в покое.

— Да? — тот шевельнул, наконец, головой в его сторону. — И по какой, позвольте узнать, причине?

— Галсами[42] будем ходить — туда и сюда. Даст Бог, может, проскочим. До Портсмута здесь, в общем, рукой подать… Но если не повезет, несколько дней будем крутиться.

— Несколько дней?! — раздраженно переспросил господин Семенов. — Да как это можно — несколько дней? Мне в Петербург поскорей надо. У меня дела.

— Иногда бывает, что появляется коридор, — поспешил обнадежить его Невельской.

— Ну так пускай появится! — Господин Семенов развернулся к офицеру всем телом и уставился ему в лицо, словно тот лично отвечал за направление и перемены ветра в Ла-Манше.

Невельской улыбнулся, давая понять, что принял это как шутку и оценил не совсем обычное чувство юмора своего собеседника, но господин Семенов продолжал смотреть ему прямо в глаза, не отвечая на вежливую улыбку. Он напоминал в этот момент большую неприятную рыбу, которую вынули из воды и которая не понимает, зачем она оказалась в чужой среде.

Молчание между ними затягивалось, грозя перерасти в нечто большее, чем простая неловкость, и, скорее всего, непременно бы переросло, однако внизу на палубе поднялась вдруг шумная суета. Послышались крики, топот ног и даже бой барабана.

— Купец по левому борту! — отчетливо долетело до шканцев, и Невельской сумел наконец отвести в сторону взгляд, не теряя при этом лица.

Слева действительно наваливалось торговое судно под голландским флагом.

— С купцами всегда так, — заговорил Невельской, преодолевая чувство брезгливости к самому себе и понимая, насколько он унижается тем, что не уходит и продолжает свои попытки оставаться любезным. — Экономят на всем. Людей в экипаже мало. Рулевой наверняка один. Вахту ночную отстоял, а его снова к штурвалу. Вот и уснул, бедняга… Придется теперь из пушки палить.

В подтверждение его слов с батарейной палубы гулко ударило орудие. Настил под ногами вздрогнул.

— Ну? Слышите? А я вам что говорил? — Он с отвращением уловил в собственном голосе заискивающие нотки.

— Послушайте, господин лейтенант, — заговорил неприязненным тоном его собеседник. — Ведь я понимаю, для чего, собственно, вы это делаете.

— Что делаю? — ненавидя уже себя, переспросил Невельской.

— Да вот это… — Семенов неопределенно махнул руками, обведя все вокруг, словно отмахивался от назойливой мухи, или как будто обстоятельства, задерживающие корабль в проливе, были созданы именно Невельским. — Вы ведь нарочно хотите быть мне полезным. Занимаетесь моим просвещением. Не останови я вас — так вы, пожалуй, станете объяснять про «морские ноги» и про то, как их поскорей обрести.

— Я…

— Нет уж, позвольте мне досказать. — Господин Семенов прищурился и склонил голову набок. — Чтобы не осталось между нами неясного. И чтобы вы напрасно не утруждали себя. Если ночью звучит команда «Поставить брамсели»[43] — это значит, что можно спокойно спать. Когда в помощь прямым брамселям ставят лиселя[44] — это означает, что ветер попутный и ход у корабля будет легкий. Когда же кричат «Брать рифы[45]» — лучше спать не ложиться. Все равно не уснешь.

Говоря все это, господин Семенов уверенно и энергично указывал на те самые паруса, которые упоминал, в завершение своей тирады ткнув пальцем в сторону голландского судна.

— А вот сейчас будет сразу два выстрела. Рулевой на купце так и не проснулся.

Линейный корабль вздрогнул от сдвоенного пушечного залпа, и Невельской растерянно посмотрел в сторону подходящего все ближе голландца. Впрочем, озадачен он был вовсе не этой, в общем-то, привычной морской коллизией. Поражен он был поведением господина Семенова.

— Признайтесь, что просто хотите завоевать мое расположение, — продолжал тот насмешливым тоном. — Вас интересуют причины, которые привели меня на борт «Ингерманланда», и потому вы хотите, чтобы мы стали накоротке. Но этого не будет, господин лейтенант, позвольте вас уверить. Во всяком случае, не теперь. Скажите лучше: била вас матушка в детстве или нет?

Невельскому показалось, что он ослышался, но его собеседник сделал правой рукой такое движение, словно хотел высечь кого-то.