Когда он вышел из дома на Неглинной, на улице падал снег, от утренней оттепели не осталось и следа. Свет фонарей и витрин придавал летящей пелене снега радужные оттенки. Часы Смирнова показывали начало десятого, в сущности, детское время. Красновская сослалась на недомогание – у нее на такую погоду резко разболелась голова – и попросила перенести беседу на завтра. Сыщик не успел задать ей некоторые вопросы.

Вообще Стефания Кондратьевна произвела на него двоякое впечатление. По виду она напоминала даму старой закалки, экономку богатого дома: сухое лицо с морщинами у глаз и губ, седые, аккуратно подстриженные в каре волосы; платье с глухим воротом на некогда статной, но поддавшейся времени фигуре; живые темные глаза за стеклами очков. По характеру же она походила на одинокую, неприкаянную пенсионерку, которая работает на хозяев и ищет в них прежде всего близких, семью, а потом уже источник дохода.

Красновская встретила сыщика любезно и гостеприимно, к его приходу она накрыла к чаю стол в гостиной просторной квартиры. Комнаты были прилично отремонтированы, обставлены в классическом стиле, мебелью из ценных пород дерева, без бросающейся в глаза роскоши, зато добротно и удобно. С высоких потолков свисали хрустальные люстры, со стен взирали из старинных рам молодые всадницы и блестящие красавицы в шелковых платьях в духе Брюллова.

– Это копии, – пояснила Стефи. – Но очень хорошие. Аркадий Николаевич разрешил мне сделать ремонт и купить мебель по своему вкусу.

– Как вы с ним познакомились? – спросил Смирнов.

Он осторожно, старясь не раздавить тонкий фарфор, поднес к губам чашку. Аромат и цвет чая оказались превосходными.

– Я у прежних хозяев служила, они дали мне прекрасную рекомендацию. Господин Селезнев предложил остаться, когда приобрел квартиру, – мне выбирать не приходилось. Я уж привыкла здесь – поди, лет двадцать на одном месте. Ближайшие магазины, аптеки, прачечные изучила, как свои пять пальцев. Куда на старости лет срываться? И условия хорошие: жить, присматривать за квартирой, пока хозяева не приедут, совсем нетрудно. Жалованье Аркадий Николаевич мне назначил большое, выплатил наперед, да еще много денег дал за то, чтобы я в будущем оформила дарственную на него самого или члена его семьи. Деньгами-то я по-своему распорядилась.

– Как же, если не секрет?

– Продала свою комнату в коммуналке, добавила некоторую сумму и приобрела отдельное жилье в Перово. Сдаю внаем. Теперь, как мы и договаривались, эту-то квартиру я Лике «подарила», а та моя будет. Если Лика замуж надумает выходить или просто надоем ей, перееду туда.

– Вы с Ликой ладите? Споров, разногласий не возникает? – поинтересовался Всеслав.

– Какие споры? Это ж ангел светлый, а не девушка! – воздела руки к лепному потолку Красновская. – Мы с ней обе одиноки, как два тополя на Плющихе. У меня была семья – муж, сын, как положено, – потом супруг мой заболел, слег и приказал долго жить, а сын за границу уехал, насовсем. Присылает мне по две открытки в год – на Рождество и на день рождения. Но… я на сына не обижаюсь. Слава богу, он свою жизнь устроил, в моей помощи не нуждается. А то ведь кого ни послушаешь, у всех дети выросли, выучились, только на ноги никак не встанут: просят и просят у стариков их последние копейки!

Она говорила громче обычного, поскольку была глуховата. Так же громко вынужден был задавать вопросы сыщик.

– Какого вы мнения о господине Селезневе?

– Мы с ним виделись семь лет назад, разговаривали по поводу квартиры, заключили соглашение, он мне заплатил на годы вперед, не поскупился, – терпеливо повторила Красновская. – Этого достаточно, чтобы я составила о нем мнение. Я хорошо разбираюсь в людях! По Аркадию Николаевичу сразу было видно – солидный человек. Ведь он мне на слово поверил, никаких бумаг не заставил подписывать, ничего. Жаль, если он погиб! А надежду терять нельзя, в тайге всякое случается: бывает, люди, которых считали мертвыми, спустя год-полтора возвращаются.

– Что вы можете сказать о прежних хозяевах?

– Славные старики, не придирчивые, покладистые, только больные очень. Они к детям уехали, в Америку. Меня тоже сын звал в Гамбург, но я отказалась. Чужбина есть чужбина! В семьдесят один год пора о душе думать, а не о чужих странах.

«На вид ей можно дать на десять лет меньше, – отметил сыщик. – Неплохо сохранилась».

– На ваш взгляд, предыдущие владельцы квартиры знали господина Селезнева?

Стефания Кондратьевна отрицательно покачала головой.

– Н-нет… думаю, они не были знакомы. Купля-продажа, кажется, состоялась по объявлению. А… какое это имеет отношение к отцу Лики? – удивилась пожилая дама. – Она сказала, вы его будете искать. Правильно! Ей родной человек рядом нужен.

– Да, – подтвердил Всеслав. – Я ищу ее отца. И любой факт может натолкнуть меня на след. – Он обвел взглядом книжные шкафы, набитые книгами. – Вы библиотеку собирали?

– Частично. В основном, книги куплены новой хозяйкой, читает целыми днями. Она же не работает, телевизор ей не по вкусу пришелся, вот и глотает книгу за книгой. Я, говорит, жизнь изучаю! Разве жизни-то по книгам научишься?

Смирнов понимал, что беседа с Красновской скользит по поверхности, не проникая в глубь странной и во многом темной истории Лики. Может, домработница действительно никаких дополнительных подробностей не знает? Иначе сама Лика у нее все выудила бы. Или они заодно?

– Опишите, пожалуйста, Аркадия Николаевича, – попросил он. – Что-то бросилось вам в глаза? Какие-нибудь запоминающиеся детали поведения, внешности?

– Интересный мужчина, видный… с усами, с бородкой. При деньгах. Щедрый, вежливый… не знаю, право, что еще добавить. Годы прошли, молодой человек! А я близорука, без очков в двух шагах соседку не узнаю, не здороваюсь. Она уже не обижается, привыкла.

Больше Стефания Кондратьевна ничего существенного не припомнила, как ни старалась.

– Вас не насторожило, что человек покупает квартиру, оформляет на вас, никакой расписки не берет, платит вперед за ваши услуги, а сам уезжает?

– Почему меня должно было это насторожить? – искренне недоумевала пожилая дама. – У людей судьбы по-разному складываются, разные причины возникают для самых невероятных поступков. Какое мое дело? Я не привыкла в чужую жизнь нос совать. Просто господин Селезнев сразу проникся ко мне доверием: порядочные люди друг друга чувствуют. А что вы все о нем расспрашиваете?

– В некотором роде я профессиональный любопытный, – рассмеялся Смирнов. – Кстати, вам правда кто-то на улице отрезал прядь волос?

Красновская неожиданно разволновалась.

– Ой! – схватилась она за голову. – Давление подскочило! В груди давит… сердце… надо принять таблетку. Дайте воды.

Пока сыщик бегал на кухню за водой, домработница чуть отошла.

– Хулиганья развелось, спасу нет, – слабым голосом пожаловалась она. – Я вечером из аптеки шла, а он подскочил и… чик! Толком-то не сообразишь, что случилось. Безобразие. Хорошо, волосы обрезал, а не сумочку. Бандитизм процветает! Раньше такого в помине не было.