тех, что росли как грибы по всему Подмосковью. В одном таком он уже работал, сооружал владельцу канализацию. Миновав на одной из асфальтированных улиц десяток помпезных домин с приусадебными участками в гектар, подвернули к последнему, за которым блестела гладь озера, окаймленного сосновым бором.

Сидевший за рулем крепыш в майке просигналил, железные ворота в высокой ограде откатились в сторону, въехали на обширный, мощенный гранитным плитняком двор. В глубине высился красного кирпича двухэтажный особняк с открытой террасой наверху и двускатной крышей, а справа, под раскидистой сосной, модульного типа дом, рядом с которым стояла еще одна иномарка.

— Топай за мной, — буркнул «горилла», враскачку пошагав к коттеджу, Юрка, прихватив сумку с инструментом, вслед. Поднявшись по ступеням на крыльцо, он потянул на себя массивную глухую дверь, оба оказались в пустом холле с высоким потолком. Открыл вторую, миновали комнату с зашторенными окнами и оказались в небольшом зале с золоченой хрустальной люстрой вверху, узкими стрельчатыми окнами и камином, облицованным малахитом. В центре стоял овальный, красного дерева стол, а в одном из вычурных кресел за ним сидел седоголовый старик с морщинистым лицом и живыми черными глазами.

— Вот, привезли, — опустил «горилла» лапу на плечо умельца.

Седой скользнул по тому взглядом и ткнул пальцем в малахит.

— Плохо тянет, а дело к осени, надо сделать.

«Где-то я его видел», — промелькнуло у Юрки в голове.

— Можно, — сказал вслух и прошел к камину. Осмотрел под обугленными дровами топку, низ дымосборника и заявил:

— Агрегат в порядке, только нужна чистка.

— Ну так чисть, — проскрипел старик, встал и по ступеням лестницы с перилами поднялся на второй этаж. Спустя пару часов все было готово, Юрка проверил тягу горящей лучиной и сказал горилле:

— Порядок.

— Угу, — промычал тот, вынув из кармана мятую купюру, сунул Юрке.

— Это все?

— Прокурор добавит, — оскалился амбал. Вывел за ворота и сказал:

— Бывай!

— А назад? Расстояние немалое.

— Топай, покуда цел. Всякую шваль не навозишься.

«Вот же гад, — думал Юрка, следуя обратно. — Но где ж я видал старика?» И тут внезапно осенило: на стенде у Бугрова.

— Ладно, еще не вечер, — сказал сам себе и, поправив на плече звякнувшую сумку, участил шаг.

Следующим утром навестил на опорном пункте участкового.

— Так, говоришь, точно он? — пристально рассматривая отколотый со стенда снимок, уточнил старший лейтенант.

— Точно. А его шестерка за работу дал мне всего на бутылку водки. Жадный, гад.

— Ладно, разберемся, — свернув лист вчетверо, сунул его в нагрудный карман Бугров. — Ты возвращайся к себе и сиди тихо, а я проскочу в горотдел.

Они вышли наружу, участковый запер дверь, сел на стоявший под окнами мотоцикл, завел, и тот покатил в центр города.

Вскоре участковый сидел в кабинете начальника милиции, докладывая суть дела. Подполковник хмуро выслушал и спросил:

— Ты проверял там паспортный режим?

— Нет. Эти поселки растут как на дрожжах. Руки не доходят.

— Хреново, — снял начальник трубку телефона.

Глава 14. Вор в законе Грач

Этим же вечером в кресле у потрескивающего камина сидел вор в законе Грач, он же Кормаков Иван Аксенович, Лелека Николай, Семенов и Браташ. Теперь это был Иванов Семен Семенович, имевший московскую прописку, в прошлом геолог-изыскатель, живущий на покое.

Посасывая трубку с душистым берли[10], он глядел в пляшущий огонь, предаваясь размышлениям. Организовав убийство Браташа и выйдя на свободу под его именем, Грач тут же направился в Москву, где с почетом был принят другими законниками. Там как раз намечалась сходка по поводу назначения нового смотрящего за общаком центральной полосы России.

Прежний оказался нечист на руку или, как говорят, ссучился, за что на прошедшем толковище был «развенчан» и приговорен к смерти. На его же место избрали Грача, как одного из самых правильных и авторитетных. В воровской среде он вращался с незапамятных времен (помнил времена Берии и вологодские конвои), был непревзойденным ширмачом[11], а еще свято чтил воровские законы.

Свое новое положение Грач принял как должное. Оно соответствовало его представлению о себе, являлось ответственным и почетным. Для начала, приняв общак и проведя там ревизию, новый смотрящий сменил место его хранения. Первое находилось в Питере, что было не совсем удобно. Да и использовалось давно, а нору, как известно, нужно чаще менять. Охотники могут подобраться. Вот и выбрал новый смотрящий место ближе к Первопрестольной. Тут и вся криминальная верхушка, что облегчает сбор в воровскую кассу, а еще быстрое принятие решений по конкретным вопросам.

Это место, согласовав с паханами, он нашел в Одинцовском районе. Находящийся в полусотне километров от столицы, он был лесистым, с многочисленными поселками и деревнями. В одном из них, именуемом дачным кооперативом, Грач лично присмотрел выставленный на продажу дом, который ему понравился. Он мало отличался от других, в которых проживали нехилые московские дачники, был крайним в ряду у озера и имел отходы к недалекому заказнику. К тому же под домом имелся бетонированный подвал, а вокруг усадьбы кирпичная ограда в три метра.

Покупку оформили на имя Семена Семеновича Иванова, через риелторскую контору, а вторая, строительная и подконтрольная ворам, провела дополнительные работы: на другой стороне двора собрала небольшой модульный дом, в задней части ограды, выходящей к озеру, установила потайную дверь, а по углам видеокамеры; в камышах появился неприметный мосток для моторной лодки.

Заменил Грач и охрану. Вместо прежних набрал из бригад спортсменов и вояк, получив на них соответствующие рекомендации. Шестерых, умевших профессионально убивать и держать язык за зубами. Старшим назначил Динамита, в прошлом призера России по борьбе, имевшего две ходки. Извилин у него было немного, что окупалось преданностью и силой.

Размышлял Грач о своей жизни, которая его вполне устраивала. Появился он на свет в «колыбели революции», спустя двенадцать лет после нее, в обычной семье. Отец работал мастером на заводе, мать учила детей в школе, жили в однокомнатной квартире.

Когда началась война, отца призвали на фронт, через месяц пришла похоронка, а они с матерью в числе других ленинградцев оказались в блокаде. Когда ее кольцо сжалось и наступил голод, мать от недоедания слегла, а сын, чтобы как-то прокормиться, связался со шпаной.

Сначала орудовали на рынках, сбывая добычу барыге, а потом знакомый вор привлек их к кражам из квартир, зная нужные адреса. Брали золотые украшения, антиквариат и меха (там жили люди не бедные). У Кормаковых стала появляться еда, но мать это не спасло, она тихо угасла.

А спустя год попались. Вора расстреляли, остальных, дав по пять лет, отправили в