И хотя Али Риза-бей сидел в углу с самым безучастным видом, ничего не ускользало от его взгляда, он, казалось, видел не только лица, но и мерзкие душонки этих людей. А как было стыдно глядеть на дочерей, которые непринужденно болтали, громко смеялись, обменивались шуточками с гостями.

Только Шевкет выделялся из всей компании. Поглядишь на него и сразу поймешь — бедняга мучается и страдает, его терзают угрызения совести… Попал однажды в болото и не знает, как из него выбраться. И он не одобряет этой глупой затеи, — отцу не место среди гостей!.. Встретившись с ним взглядом, он невольно отводит глаза в сторону, словно хочет сказать: «Я виноват в твоем позоре, отец!.. Прости меня!»

Однажды Шевкет увел отца из гостиной во внутренний дворик и зашептал:

— Папа, милый, мне горько на тебя смотреть… Ты не должен сидеть среди них!.. — и, не дожидаясь ответа, убежал.

Фикрет жила затворницей в маленькой комнатке наверху и лишь изредка спускалась вниз, чтобы дать отпор обоим противникам.

Как-то поздно вечером она позвала в свою комнату отца и без всякого вступления заявила:

— Я выхожу замуж, отец…

Али Риза-бей был поражен, но постарался ничем не выдать своего удивления:

— Правда, моя девочка? Дай бог тебе счастья!..

— Ты, наверное, будешь сердиться, — я приняла это решение, не посоветовавшись с тобой.

— Сердиться? Ну что ты?! — горько усмехнувшись, сказал Али Риза-бей. — С какой стати, доченька? У меня на это нет никаких прав…

— К чему такое самоуничижение, отец? — недовольно подняла брови Фикрет.

— Это не самоуничижение. Я говорю правду. Я нищий. Вместе с другими правами я потерял и это право. Если я не могу устроить твою судьбу, значит, ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.

Очевидно, слова отца задели Фикрет за живое. Ей стало жаль его, но она постаралась скрыть свои чувства. Лицо девушки выражало холодную отчужденность.

— Давай поговорим откровенно, отец. Ты знаешь прекрасно: у меня даже в мыслях не было винить тебя за нашу бедность. Я все-таки не такая, как мать и сестры… Тебя я осуждаю только за слабость: ты спасовал перед своими близкими, за которых в ответе, и этого я никогда тебе не прощу. Шевкет — неплохой человек, но беда его в том, что он попал под каблук своей жены-авантюристки. Лейла и Неджла — истерички, они сами не знают, чего хотят… А мать — словно овца: куда дочери, туда и она. Разве я тебя не просила: «Отец, открой глаза! Останови этих безумцев, ведь они толкают нас в пропасть!» Но ты не слушал меня, ты устранился от семейных дел. Обиделся, оскорбился, замкнулся… Да если бы ты повел себя как настоящий мужчина, ничего бы не случилось. Я понимаю: тебе неприятно слушать меня, но давай смотреть правде в глаза!.. Положение нашей семьи, прямо скажем, незавидное. Перед нами — пропасть. Помощи ждать неоткуда. Вот я и решила: буду спасаться сама, пока не поздно… Поэтому не обижайся на меня за то, что я ничего тебе не сказала.

Али Риза-бей сел на край сундука и обхватил руками седую голову.

— Ты права, Фикрет, — сказал он, сокрушенно вздохнув. — Во всем виноват только я.

Некоторое время отец и дочь молча сидели друг против друга, погрузившись в невеселые думы.

— Ну, а твой будущий муж хоть порядочный человек? — спросил наконец Али Риза-бей.

— Ему пятьдесят лет, зовут Тахсин-бей…

— Не слишком ли стар для тебя?

— Конечно, стар… Даже очень.

— А чем занимается?

— В Адапазары[4]у него сад и виноградники. Мужчина он солидный, состоятельный.

— Он что ж, заберет тебя к себе?

— Этого-то я и добиваюсь…

— А раньше он был женат?

— В прошлом году у него умерла жена… Осталось трое детей.

— Ну, а добрый он или…

— Говорят, не хуже других… Я даже карточку его не видела…

— А вдруг он тебе не понравится?

— Да по мне, всякий хорош будет, кто вызволит меня из этого ада.

— Как же он тебя разыскал, через сватов?

— Ну конечно! Услыхал про наши богатства, специальных гонцов прислал: «Разыщите, мол, для меня эту принцессу!..» — попыталась отшутиться Фикрет. — Он приходится родственником нашей соседке, Нейир-ханым. Недавно был в Стамбуле и попросил найти ему невесту. Сказал ей: «Мне нужна хорошая девушка, которая могла бы стать матерью для моих детей. Я женюсь на ней, а то после смерти жены в доме все пошло кувырком». Ну, а я сразу же сказала соседке, что согласна. Мы тут же сели и письмо написали. А вчера ответ пришел… Так что недели через две я уезжаю в Адапазары.

Пока Фикрет, словно издеваясь над собой, рассказывала «историю своей любви», Али Риза-бей думал о несбывшихся надеждах, ведь он готовил Фикрет совсем иную судьбу…

— Бедная доченька, — прошептал он.

Слова эти, казалось, вырвались из глубины души. Фикрет выпрямилась, зло глянула на него и перебила резко:

— Лучше, отец, оставь жалость для других дочерей. Посмотрим еще, какая их ожидает участь.

Через две недели Фикрет уехала к мужу. Хайрие-ханым перерыла все шкафы и сундуки, чтобы найти какие-нибудь вещи в приданое дочери. Но девушка презрительно отвергла все подарки. Она не захотела даже, чтобы ее провожали до нового дома в Адапазары.

— А вы представьте, что от вас уходит служанка… К чему эти церемонии? Без них спокойнее…

Только отцу и сестренке Айше она разрешила проводить ее до вокзала Хайдарпаша. Фикрет ушла из дому, не подав на прощание руки сестрам и холодно отстранив мать, которая с плачем бросилась целовать ее. Но когда поезд тронулся и в глазах отца Фикрет увидела затаенную боль, она вдруг смущенно улыбнулась виноватой, жалкой улыбкой.

— Не горюй, папа! — крикнула Фикрет, высунувшись из окна вагона. — Если станет невмоготу, приезжай ко мне. Буду ухаживать за тобой, как за малым ребенком…

Так оторвался и упал с дерева первый лист.

Теперь Али Риза-бей вынашивал одну надежду, одно самое сокровенное желание — выдать побыстрее замуж Лейлу и Неджлу, и тогда, как говорится, с глаз долой, из сердца вон…

Иначе, не остановить этой дьявольской карусели, запущенной якобы ради счастья дочерей, — и напрасно пытаться переубедить жену… Конечно, все напасти от невестки Ферхунде. А как останется она одна, без своих союзниц, тогда, глядишь, и приструнить ее удастся.

Али Риза-бей даже приготовил слова, которые когда-нибудь скажет Шевкету: «Знаешь, сынок, я тебя люблю, как и прежде. Я старик, но в детство еще не впал и обязан, стало быть, заботиться о своей семье… Больше так продолжаться не может… Ты человек добрый и терпеливый, так что, думаю, сумеешь объяснить своей жене мои истинные намерения. Ну, а если не сумеешь, духу у тебя не хватит, то нам лучше разъехаться. У тебя я ничего не прошу. Сумею прокормить как-нибудь и мать и Айше на свою пенсию…»