Мы добрались до места, где спрятали лодку и припасы, и тронулись в путь. Собирались плыть к Додеканесу — там колония кефту. Но ветер отнес нас на север и прибил к побережью Фракии. Здесь мы прожили несколько лет среди диких горцев. Приняли нас хорошо, потому что мы одаряли их вещами, украденными у троянцев. Потом Дагон стал большим человеком, потому что умен и владеет многими искусствами и ремеслами кефту. А я, простая жительница Атлантиды, никакая не жрица, учила их поклоняться Богине и Астериону, и это им пришлось по душе. А они, в свою очередь, приняли меня в союз колдуний. Тут я, помимо иных умений, научилась искусству врачевания, неизвестному в Греции и на островах, — я знаю травы и заклинания, умею вызывать Сон. Так что не злой бог привел нас во Фракию. Должно быть, это та судьба, которую ты мне предсказал.

Наконец мы разбогатели и смогли заплатить торговцам из Родоса за проезд на их корабле. А на Родосе у меня нашлись родственники и помогли нам начать жизнь сначала.

Но той девушки, которую ты любил, Дункан, больше нет.

Наступило молчание. Пела вода в ручье, сова пересекла лунный диск. Дункан сжал руку Эриссы.

— Я вовсе не тот бог, которого ты помнишь, — сказал он наконец. — И не был им никогда.

— Значит, бог использовал твое тело, а потом покинул его. От этого ты мне не менее дорог.

Он отложил трубку и сказал:

— Постарайся понять. Мы все перенеслись назад во времени. И ты тоже. Но я уверен, что та девушка, которой была ты, живет сейчас в Атлантиде, которая еще не погибла.

— И не погибнет! — голос ее зазвенел. — Так вот зачем мы посланы сюда, Дункан: чтобы предупредить и спасти мой народ.

Он не нашел ответа.

— Как я тосковала по тебе. Ты мне снился. Я сильно состарилась, милый?

Кто-то другой, а не Рейд, ответил:

— Нет. И никогда не состаришься.

А сам подумал: «У тебя было несколько интрижек, о которых не стоит рассказывать Пам. Боже! Ведь Пам родится через три-четыре тысячелетия, а Эрисса здесь, и она прекрасна…»

Но это думал уже не он, а какой-то незнакомец, заброшенный сюда из несуществующего завтра. А сам он был как раз тот, который шептал нежные слова.

Эрисса приняла его, смеясь и плача.

Эгей, царь Афинский, был некогда сильным человеком. Ныне же годы выбелили его волосы, мышцы на крепких костях одрябли, глаза затуманились, пальцы скрючило артритом. Но на своем троне он восседал с достоинством и не выказывал испуга, держа в руках полушария ментатора.

Раб, который выучил с помощью ментатора язык кефту, лежал ниц на глиняном полу, покрытом соломой. Он не мог четко выговаривать новые слова, потому что рот ему повредили древком копья — затыкали вопящую от ужаса глотку. Воины-ахейцы и приглашенные, числом около полусотни, держались невозмутимо, только облизывали пересохшие губы да закатывали глаза. Слуги и женщины жались к стенам. Только собаки, огромные мастиффы и волкодавы, не скрывали страха и рычали.

— Это щедрый дар, — сказал царь.

— Мы надеемся, он пригодится тебе, мой господин, — ответил Рейд.

— Пригодится. Но в нем скрыто нечто большее — он спасет нас от бед и несчастий. Пусть оба полушария хранятся в гробнице Пифона. Через десять дней состоятся жертвоприношения, после чего — игры в пиры на три дня. А что до тех четверых, что принесли этот дар, — да знают все, что это царские гости. Отвести им достойные помещения, дать одежду, красивых женщин и все, что они пожелают. Они достойны этого.

Эгей, сидящий на троне, покрытом львиной шкурой, склонился к гостям и закончил простыми словами:

— Вы, должно быть, устали. Вам покажут ваши комнаты, умойтесь и отдохните. Вечером за ужином мы послушаем ваш рассказ полностью.

Сын его Тезей, сидевший справа от отца на троне пониже, кивнул: «Да будет так!». В продолжение всего приема царевич сидел с каменным лицом и с тревогой разглядывал незнакомцев.

Когда раб-дворецкий провожал их из зала, у Рейда появилась возможность приглядеться повнимательней. Афины — маленький убогий городишко на периферии цивилизации, — и не мог похвалиться каменной архитектурой, как Микены или Тиринф. Царский дворец на холме Акрополя был деревянным — правда, из огромных бревен. Тогда в Греции еще росли большие деревья. Массивные колонны поддерживали потолочные балки на высоте не менее ста футов. Свет проникал сквозь огромные окна с открытыми ставнями и дымовое отверстие в крыше. В зале было темновато: по стенам было развешано оружие, отражавшее свет каменных светильников. Но меха, расшитые шторы, золотая и серебряная посуда придавали всему грубое великолепие.

От зала расходились три крыла. В одном располагались дворцовые службы и жили рабы, во втором — царская семья, третье предназначалось для гостей. Комнаты, выходившие в коридор, были квадратными, вместо дверей занавеси, плотные и богато расшитые, такие же занавеси на оштукатуренных стенах. Постелями служили груды соломы, покрытые мехами и овчинами, тут же, под рукой, стояли сосуды с водой и вином. В каждой комнате ждала робко кланяющаяся молодая рабыня.

Олег захлопал в ладоши:

— Хо-хо! Мне здесь нравится!

— Если мы не сможем вернуться, — согласился Ульдин, — нам будет неплохо на службе у Эгея.

Дворецкий указал комнату и для Эриссы.

— Мы останемся вместе, — сказал Рейд. — И один слуга — этого вполне достаточно.

Дворецкий усмехнулся.

— Каждому по комнате, господин. Таково распоряжение. Сейчас мы сможем себе это позволить — гостей не много, на побережье сбор урожая и сезон мореплавания еще не закончен.

Лысый иллириец был дерзок, как все старые слуги. «Но нет, — подумал вдруг Рейд. — Это раб. И ведет он себя как пожизненно заключенный, смирившийся с неволей».

Девушки сказали, что принесут одежду. Какую пищу предпочитают господин и госпожа? Не пожелают ли они пройти в баню, где их вымоют, сделают массаж и умастят оливковым маслом?

— Потом, — сказала Эрисса. — Когда мы будем готовиться к приему у царя. И царицы, — добавила она, хотя и знала, что ахейские женщины не пируют с мужчинами. — А пока мы отдохнем.

Оставшись наедине с Рейдом, она обняла его, прижалась щекой к его плечу и прошептала:

— Что будем делать?

— Не знаю, — ответил он и вдохнул запах ее волос. — Пока выбирать не приходится. Возможно, здесь нам придется и дни свои кончить. Наши друзья говорят, что могло быть и похуже.

Она обняла его еще крепче — так, что ногти вонзились в спину.

— Ты не смеешь так думать! Эти люди сожгли — нет, еже сожгут Кносс и разрушат мир Миноса, чтобы безнаказанно пиратствовать на морях!