— Что, любишь камушки? — говорю я ей с раздражением, а на самом деле язвительно, потому что зол на нее за то, что она шиза, что моя жизнь кажется мне теперь одним большим глюком, чистой мечтой параноика. — Что, Анжела, любишь иногда заморить червячка камушком, а? Низкое содержание калорий, я понимаю, с твоей диетой такой вот камушек — объедение. Ням. Вредно, но ведь, твою мать, питательно. Ну-ка, выкладывай, кто ты такая. Давай, без истерик, без пурги, выкладывай начистоту, признавайся, ты просто психическая из города Шизанутска и один раз в жизни можешь смело в этом признаться.

Но она молчит. Висит через ванну, как почерневший труп. Что за ночь, сколько страха и эмоций, по сравнению с этим все остальное просто детские игры. Рядом с этой Анжелой я чувствую неизбежность сердечно-сосудистого заболевания, чувствую, что сейчас у меня будет инфаркт всего тела. Даже теперь, хотя она совершенно без сознания, может, даже уже неживая, я со своей стороны не чувствую в себе никаких мыслей из разряда тех, которые мужчина может чувствовать по отношению к женщине. Для меня она теперь никто, ни мужчина, ни женщина, ни даже гребаная политиканша. Я вижу только перевесившийся через мою ванну смертельный исход в тапочках моей матери, которая, как ежик, день и ночь пашет в «Цептере», распространяет и рекламирует косметику, лечебные лампы и кастрюли. Со стороны Анжелы это просто свинство, так меня прокинуть. С чувством неприятного осадка я слоняюсь туда-сюда через ее бесчувственные конечности и достаю из ванны камни побольше. А потом выкидываю их через окно на тротуар, в темную, полную опасностей, треска и шорохов ночь. В электрическую ночь, полную разрядов энергии, ночь высокого напряжения. С моей стороны это, конечно, безрассудство, потому что я, кажется, попадаю в кого-то или что-то живое, как раз проходящее мимо. Потому что темная бездна ночи вдруг оглашается сочным звуком удара и воплем. Я, однако, громко захлопываю окно и иду смотреть телевизор, потому что конфликт со шляющимися ночи напролет мудаками сейчас не для моих нервов развлечение.

По телику ничего нет, а вот в мебельной стенке — наоборот — есть. Птичье молоко, которое я нахожу и немедленно начинаю хавать. Потому что события сегодняшней ночи повергли меня в чувство голода. Какое-то время я думаю про свою мать, девичья фамилия Матяк Изабелла, по мужу Червяковская. Которая сегодня купила эти птичьи конфеты с мыслью о себе, но прибежала домой, раз, два, собаку выпустила на газон, схватила свой чемоданчик, деловой костюм, и вперед. В свободное от работы время она съела четверть коробки, другую четверть съел мой братан, которому все на каждом шагу говорят, что по нему тюряга плачет. Соседи, родственники, двоюродные братья и сестры. Вообще-то насчет сладостей он не любитель. Он сидит на яичной диете. Берет, значит, десяток яиц и выедает из них белки, а желтки и скорлупу выкидывает. Или под настроение сливает в миску и оставляет собаке. Потому что ему надо шамать много белка, чтоб бицепсы росли, вот он и жрет молоко с молоком. И пусть кусает локти, потому что эти птичьи молоки очень вкусные. Как и песок, это тот польский продукт, который мог бы произвести настоящий фурор на столах всего Евросоюза. Завоевать весь мир вместе с Антарктидой. Там ведь у кого ни спроси, каждый ответит, что ничего такого, как птичье молоко, нету. Потому что, если рассуждать логически, с древних времен известно, что птицы молока не дают, а если 6 давали, то их бы уже давно на широкую ногу использовали в промышленности. И тут ты объявляешь: а вот и есть птичье молоко, существует. Надо только приехать в Польшу, где до сих пор сохранились прекрасные, еще древние фасады домов в городах Вроцлав, Новая Гута, Гданьск. Где самый лучший в мире песок, качественный и по сходной цене. И вот уже заграничная капуста вкусно хрустит у тебя в кармане. Одна за другой едут экскурсии. Отдаешь в прокат автобусы — очередная порция бабла. Автобусы непременно отечественного производства, раздолбанные, дешевые, но экзотические, местные, заграничным туристам нравятся такие отставшие во времени механизмы, такие, извиняюсь за выражение, допотопные реликвии. Ездят они себе на этих колымагах по ухабам и писают от счастья, а у тебя, опять же, бизнес и бабки. Борщ в пакетике, всякие национальные польские супы, грибной, луковый, или даже китайский — водитель заливает их в кружке кипяточком, — и опять дополнительные бабки. Проценты идут, счет растет. Прощальная вечеринка. Птичье молоко на столах — гвоздь программы. Знакомство с исконными местными жителями. В продаже огромные запасы птичьего молока. Экскурсия на фабрику и ознакомление с технологическими процессами производства птичьего молока. Фабрика, конечно, липовая, но туристы любят такую фигню.

У населения появляется прайс. Тогда оно принимается очищать наш город от русских. Сунули в лапу кому надо — и всех русских вычеркнули из списка жителей и базы данных. День Без Русских теперь празднуется ежедневно, каждый день ярмарки, фейерверки, антирусские фестивали, листовки, залпы праздничных салютов, которые разноцветными огнями пишут на небе лозунги: «Русские — в Россию, поляки — в Польшу!», «Отдайте фабрики в руки польским суперрабочим!», «Нет русскому сайдингу!», «Путин, забирай своих выродков!» А мое дело сторона, это уже не мой бизнес. Больше всего прайса у меня, потому что я себе застолбил торговлю бело-красными флагами и транспарантами. Потом я под шумок проплачиваю выдворение из города Магды и живу как король, сижу себе перед телевизором в окружении женщин и пью вино стаканами. И все довольны, хотя русские не очень. На оставшиеся деньги я финансирую создание настоящей левой партии. Первой серьезной левоанархической партии. Анархическое течение по спасению левого движения. Такая вот у меня идея. Самый большой в городе фасад, флаги, знамена, газоны. Красивое, западного типа административное здание в светлых тонах. Я — секретарь, мой братан — председатель, хотя анархист он или нет, это еще большой вопрос, это еще проверить надо. Мать в качестве бухгалтера, элегантная, хотя и в годах, полная компетентность, особый отдел по делам контроля за анархией, кресло на колесиках, на окнах вертикальные жалюзи. И множество секретарш, весь обслуживающий персонал — почти одни секретарши. Аппетитные секретарши раскинулись по всем столам с задранными до самых ушей подолами своих деловых юбок, в расстегнутых жакетах и пиджаках, в заранее снятых трусиках, и у всех одно на уме. Офигительные уборщицы, одетые в одни халаты, давно уже снятые, ползают у моих ног. Для любителей снифа везде стоят автоматы с амфой, которые, если вставить карту с чипом, извергают из своих недр целые горы целительного порошка прямо в нос. В таких условиях я могу быть добрым дядюшкой Сильным, Бармена возьму в водители, Левого на техобслуживание, Кисель пойдет кладовщиком, Каспер, ну, скажем, садовником. Анархические секретарши дают прямо на столах, на стульях, смотря что стоит в кабинете, варят хороший кофе со сливками, разносят еду на подносах. Магду в уборщицы, пусть своим поганым языком вылизывает самую мерзопакостную грязь с моих плиток. За окном стоят только солнечные дни с хорошей погодой. Я отдаю распоряжения: столько-то транспарантов отправляем в Слупск, приготовить столько-то нашивок на одежду для Поморского воеводства, столько-то арафаток на Восток, столько-то черных рубашек в город Щецин. С экономикой полный порядок. Всем живется хорошо, даже угнетенным рабочим, которых мы обеспечиваем всем необходимым, то есть темами забастовок и митингов.