А Витьке что остается? Погнал. Ладно, думает, наши тебя достанут – мало не покажется.

Смотрит в зеркало: Шило заметил, что джип уходит, – заорал, за ствол схватился – куда, мол, убью! Да потом пожалел стрелять – свой же джип, фига с два потом починишь!

Брюль кричит:

– Пацаны, в машину! Живьем их возьмем!

Короче, все погрузились в эту гребаную «копейку», двери захлопнули, «копейка» с места тронулась… И что тут стало! Рвануло так, что вокруг стекла в домах повылетали! «Копейка» несчастная подскочила, в воздухе закувыркалась и обратно шмякнулась, только уже отдельными кусками. Дым, огонь, просто смотреть страшно. А там ведь, в «копейке» этой, – все пацаны!

Витька в руль вцепился, тормознуть хотел, а этот, отмороженный, как завизжит:

– А ну жми, как можешь! Тебе как лучше – пулю в затылок от меня схлопотать или к омоновцам в лапы загреметь? Они сейчас на взрыв слетятся!

Точно, Витек и сам уже сообразил, что теперь лучше быстрее с этого места ноги делать, пока не поздно. Джип с площади выскочил на Загородный. Оттуда развернулся направо по Обводному каналу. Отморозок малолетний перелез на переднее сиденье, одной рукой ствол держит, руль у Витьки перехватил и орет:

– Притормози и прыгай, мать твою, а то выброшу, но уже дохлого!

Витька видит – совсем парень с катушек съехал, запросто пристрелить может. Притормозил и выскочил от греха, чем с этим ненормальным в одной машине ехать. Да и прыгнул-то неудачно, ногу типа подвернул, но кое-как поднялся и похромал. Куда идти – непонятно, нога болит, а перед глазами так и стоит, как машина горящая в воздухе кувыркается… Такое увидишь – нескоро забудешь, да и пацанов жалко, хоть они и сволочи были, если разобраться…

– Эх, здорово на джипе ехать! Высоко, всех видно!

Но ехали мы недолго – не хватало еще, чтобы первый попавшийся пост нас остановил. Отъехали подальше по Обводному, я вышла и вытолкнула ненаглядного, потому что после взрыва его «копейки» он вообще стал как сомнамбула. Я развернула джип к воде и включила первую скорость.

Джип шлепнулся в канал с глухим плеском. Там было неглубоко, и он погрузился только до половины. Здесь, на набережной, никого не было в такой ранний час, но все же нужно скорее уходить отсюда. Джип потом вытащат, и поскольку он почти не пострадал, а хозяев машины уже нет на этом свете, то джип достанется какому-нибудь милицейскому начальнику. Ладно, сегодня я добрая, пусть попользуется!

Ненаглядный рядом со мной стоял столбом и молча таращился на тонущий джип.

– Эй, – я тронула его за рукав, – нам надо идти.

Он дернулся и затравленно оглянулся. Я присмотрелась к нему внимательнее, потому что раньше не было на это времени. Видок у ненаглядного был тот еще. Куртка грязная – валялся на полу в каком-нибудь подвале. Шапку он потерял, волосы были всклокочены, на лице – грязь. Он все время отводил глаза и отворачивал голову вбок.

– Послушай, – по возможности мягко начала я, – понимаю, что тебе досталось. Но теперь все позади, так что приободрись, нужно сделать последнее усилие.

Он клацнул зубами и сделал шаг в сторону. Мне удалось перехватить его взгляд: ненаглядный был невменяем. Вообще-то это довольно странно. На лице у него не было даже синяков, одна грязь. Руки-ноги тоже не повреждены – ходил он нормально, только горбился и шаркал ногами, как старик.

– Слушай, мне некогда тебя уговаривать, – нахмурилась я. – Соберись и пошли, а то еще милиция прихватит. Вперед!

Команды он выполнял беспрекословно. Мы пошли по набережной. Встречный немолодой мужчина посмотрел на нас подозрительно: грязный здоровый мужик, по виду с хорошего перепоя, а с ним – подросток, тоже какой-то зачуханный. Я решила как можно скорее доставить ненаглядного домой, к матери и сестре. Пускай они там сами с ним возятся, а у меня еще куча дел, ведь с бандитами-то я разобралась, но где-то ходит «черный человек», и что-то подсказывает мне, что так просто он не оставит меня в покое. Думаю, у меня есть время только до вечера, пока этот парень не узнает, что в «копейке» взорвалась не я, а совсем другие люди.

Ненаглядному нужно было на Киевскую, это не так близко. Но кто же нас, таких зачуханных, подсадит в машину. Метро скоро откроется, но ждать, пусть и недолго, казалось мне пыткой. В конце концов, мне тоже досталось, и нервы теперь не в порядке.

– А ну-ка быстрым шагом – марш! – скомандовала я ненаглядному. – Сорок минут хорошего хода – и мы у тебя дома. А там тебя ждет горячая ванна, кофе, ласковая мама…

Он посмотрел как-то странно, но не ответил. Однако убыстрил шаг и уже не так волочил ноги.

– Торопись! – приговаривала я. – Отвык пешком ходить, все на машине пузо свое возишь. Дышать полной грудью, по сторонам не зевать! – В голосе моем слышались интонации ворчливого старшины, муштрующего нерадивых новобранцев.

Мы уложились в сорок пять минут. На часах было полседьмого утра, когда мы стояли перед дверью его квартиры, и ненаглядный стал шарить по карманам куртки. Оказалось, что деньги и документы у него забрали бандиты, а ключи он потерял. Я позвонила, и дверь открылась сразу же, никто не спросил ни о чем. На пороге стояла женщина. Она была не в халате по утреннему времени, а полностью одета – видно, и не ложилась. Женщина была худа, немолода и страшно замотана – под глазами темные мешки, и волосы висели безжизненной паклей.

– Гера! – воскликнула она. – Что случилось? Я так волновалась… Где ты был?

Ненаглядный не ответил, он прошел в квартиру, громко топая, и немедленно скрылся за дверью ванной. Очевидно, при виде родного дома в нем проснулась всегдашняя любовь к чистоте. Значит, вполне очухался, жить будет.

Мы с женщиной посмотрели друг на друга. Из плотно прикрытой двери комнаты раздавались странные звуки – кто-то не то рыдал, не то хохотал.

– Это мама, – пояснила женщина, уловив мой взгляд, – она больна.

Я сняла осточертевшую бейсболку, и женщина слегка улыбнулась, увидев рыжие кудри.

– Что же случилось с Герой?

– Он сам вам потом объяснит. Только не сразу, не давите на него. Ему досталось, но теперь все будет в порядке. Вы его сестра? – сменила я тему.

– Да, старшая.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге комнаты возникла худая старуха в ночной рубашке. В руке она держала электрическую лампочку. Взгляд у старухи был совершенно бессмысленный. Бросив с размаху лампочку на пол, старуха посмотрела на осколки и радостно засмеялась.

– Мама! – бросилась к ней дочь.

Она подхватила старуху и повела осторожно, следя, чтобы та не наступила на осколки.

Когда она вернулась, я заметала битое стекло веником, найденным на кухне.

– Склероз? – спросила я, чтобы что-то сказать.

– Маразм, – лаконично ответила она.

Мы прошли на кухню, где я пригляделась к сестре ненаглядного. Несмотря на жуткую замотанность, эта женщина начинала мне нравиться.