Лейли дни напролет глотала книги, но каждое утро перечитывала историю об одиннадцатом подвиге Геракла. О золотых яблоках из сада Гесперид. Она влюбилась в колесницу Гелиоса, которую везли по небу с востока на запад, до края мира, знаменитые лошади: Актеон – рассветный луч, Астероп – зажигающий первые звезды, Эритрей – восход, Флегон – закат, Лампос – самый яркий, видимый в зените, Пирой – сердечный жар солнца… В сказках всегда есть доля правды, Тиди, так думала твоя мама.

Одна в хижине с крошечным окошком, Лейли пыталась разгадать секрет солнца, разглядеть всех лошадей Гелиоса. Актеона и Эритрея – каждое утро, Астеропа и Флегона – каждый вечер, Лампоса и Пироя – когда светило было в зените. Она каждый день записывала точное местоположение колесницы Гелиоса, следуя взглядом за солнечными лучами, потом делала маленькие пометки пальцами на стенах. Однажды утром – начался третий месяц ее вынужденного заточения – я нашел твою маму лежащей на матрасе. Она не читала и смотрела не в окошко, а на следы своих пальцев на стене.

Лейли сказала:

– Мои глаза устали, папа.

Я повез дочку в диспансер, закутав от солнца. Я совершил глупость. Беда случилась. Солнце подкралось, как дьявол, прикинувшись гриотом[37]. Я не сумел защитить мою девочку. Хуже того – вместе с книгой я впустил в ее комнату демона.

В диспансере врач отвел меня в сторону и долго объяснял, что твоя мама слишком много смотрела на солнце.

Я не понимал. Все дети земли, все мужчины и женщины смотрят на небо, и солнце не обжигает им глаза. Врач открыл медицинский словарь и показал мне рисунок гла́за, чтобы я понял, что у него внутри и как это работает.

Оптические клетки особенно чувствительны к воздействию солнца, потому что хрусталик работает как увеличительное стекло, а сетчатка не чувствует боли, не ощущает ожога. Также и с солнечным ударом: жар чувствуется не сразу, но клетки уже разрушены.

Я все еще не понимал: если солнце так опасно, почему его жертвами становятся не все, кто выходит на улицу средь бела дня, кто не носит темных очков? А в Африке их не носит почти никто.

– Что вы делаете, мсье Мааль, если вдруг случайно взглянете на солнце?

Я не ответил доктору, просто не знал, что сказать, Тиди. Я беспокоился за твою маму, но еще не чувствовал отчаяния.

– Вы рефлекторно закрываете глаза, мсье Мааль, потому что оно слепит вас. Веки защищают глаза, как автоматические ставни. Но…

Я испугался того, что он собирался сказать.

– Но ваша дочь не хотела опускать веки. Не знаю, почему девочка проявляла такое упорство и часто, очень часто боролась с ослепляющим светом. Долго.

– И что теперь, доктор? Сколько это будет продолжаться? Когда она снова сможет читать?

Я с тоской и страхом считал оставшиеся тридцать дней, в которые Лейли не должна была ни читать, ни писать. Врач посмотрел на меня, как на последнего идиота из тех, по чьей вине – невольной! – случаются катастрофы, а они ничего не понимают, пока им не растолкуют.

– Вы меня не слушали, мсье Мааль? Ваша дочь не чувствовала боли, но клетки уже разрушены. Процесс запущен. И остановить его невозможно.

– Что именно невозможно остановить?

– Слепоту.

Ему стало жаль меня, но все же он уточнил:

– Ваша дочь потеряет зрение, мсье Мааль, это неизбежно.

11

16:17

Когда майор Петар Велика только вступил в должность, его весь год подбадривали шикарным видом из окна, увлекательной работой – ловлей мелких мошенников и охотой на крупных мафиози, – а на сладкое обещали сорокаметровый кабинет. Три года спустя каким-то загадочным образом – секрет известен только французским чиновникам – он по просьбе начальства согласился на «подселение» к нему в кабинет его заместителя. Проредить полицейские кадры, одновременно увеличив скученность в комиссариатах… этот подвиг можно было осуществить только объединенными усилиями двух министерств – финансов и внутренних дел.

Уже год Петар и Жюло сидели друг напротив друга, как в офисе какой-нибудь курьерской службы или в заводской бухгалтерии. Петар считал это «придумкой для баб» – чтобы они могли целый день трепаться и сплетничать. А мужикам нужна обособленность. Тем более после того, что случилось этим утром.

Майор Велика разложил на столе десятки фотографий девушек, обнаженных в большей или меньшей степени. Скорее в большей. Накрашенных – сдержанно или от души. В основном молодых. Не всегда красивых. Некоторые выглядели трогательно. Все вызывали возбуждение.

Петар доставал снимки из большого черного альбома – полного каталога городских проституток. От любительниц до профессионалок, от нелегалок-нигериек до дорогущих независимых девушек из службы эскорта. Понадобились часы сидения в засаде и поиска в интернете, чтобы составить этот воистину уникальный путеводитель по жрицам порока. Свою базу данных майор пополнял неукоснительно и добросовестно.

– Продвигаетесь, патрон? – спросил Жюло, выглядывая из-за монитора.

Велика поймал его насмешливый взгляд. Лейтенанта Флора явно не впечатлял ремесленный метод идентификации «девушки в платке» из отеля «Ред Корнер». Отвали, парень, я же не спрашиваю, какие картинки разглядываешь на экране ты? Рядом с фотографиями проституток лежали увеличенные изображения глаз, рта и подбородка, полученные с камеры наблюдения. Петар считал себя физиономистом и был уверен, что узнает мерзавку, которая завлекла Франсуа Валиони в отель.

Он поднял голову и ответил лейтенанту:

– Продвигаюсь, дружок… сообщу, как только узнаю тариф твоей возлюбленной.

Круглая голова Жюло появилась над монитором.

– Бросьте, патрон, не дразнитесь. Почему вы так уверены, что она проститутка?

– Видишь, я прав. Ты ее защищаешь!

– Зато я преуспел, пока вы услаждаете себя обнаженкой.

– Скажи-ка, малыш… – Петар перевернул страницу альбома, – тебе не стыдно издеваться над священной книгой?! А знаешь ли ты, что многие поколения сыщиков утешались, разглядывая сей гримуар?[38] Это верный друг полицейских, которые дежурят или неделями сидят в засаде, не видя своих жен. Так что попочтительней, дружок!

Лейтенант Флор с трудом удержался от смеха. Научится ли он когда-нибудь отстраняться, как шеф? Спортсмены высшей лиги называют это освобождением, а сыскарям умение действовать, не задаваясь вопросами, помогает абстрагироваться от выматывающей следственный работы.