— Вина? — спрашивая меня, машет Георг Невозмутимый одной рукой виночерпию. Или как его тут зовут? В общем, пухлому белобрысому пацану лет двенадцати, который льёт из высокого кувшина какую-то мутную бурду всем желающим. А второй рукой Величество царственным взмахом отгоняет от себя Маргариту и всё же разрешает ей остаться и снова присесть. Как бы делая мне одолжение.

Ну, спасибо! Я тут как бы победительницей пришла: из-под ареста сбежала, короля губной помадой испачкала, про ужин с любовницей вызнала — заявилась. А он мне это унизительное снисхождение. И глазами на меня так: зырк!

Не дождёшься!

Да хоть обзыркайся. Вон мамзельку до слёз довёл, злыдень, и хватит тебе.

Типа сама напросилась, ну на те за столом мою мамзель?

Нет, я, как женщина современная, без обид, понимаю, что без жены нужна была ему эта подружка. Положение обязывает, организм требует. Летопись опять же — не хухры-мухры, исторический документ. И к девчонке без претензий — работу свою выполняла исправно: спермотоксикоз короля не мучил. В платочек всё же лучше, чем в кулачок.

Но я не знаю, как оно тут у вас принято, а у нас людей голодными не выпроваживают. А девчонка вон ни к чему даже не прикоснулась. Пригласил на обед, так пусть хоть поест.

— Чудесная погодка сегодня не находите? — Нет, не просто так рассматриваю я своё отражение в блестящей стенке бокала. Вроде как разговор поддерживаю. Негоже как-то приличным людям сидеть в тишине.

— Да, вёдро, — растягивает губы в милую улыбку Марго.

— Э-э-э, — вот собственно и всё, что я нашлась ответить. Что-то в светских беседах, я, походу, не сильна.

— Это такая тёплая, ещё сухая, немного ясная солнечная погода, — невинно хлопая ресницами, поясняет она. — Так моя бабушка говорила.

— А моя говорила: грёбаная жара, если вы понимаете о чём я.

— Грёбаная жара, — заливается она звонким смехом, и я, наконец, нахожу у неё малю-ю-ю-юсенький недостаточек. Вот просто незаметный невооружённым глазом.

Она — полная дура.

Нет, женскую солидарность это только усугубляет. Ибо мы своих на войне не бросаем, особенно сирых и убогих с пятым размером груди. Но блин, какое же это приятное чувство найти у соперницы хоть незначительный, а изъян.

С чувством облегчения и превосходства я поднимаю взгляд на подозрительно притихшего супруга. И мой язык снова прилипает к нёбу. Жующий, как корова в Индии, молча и невозмутимо он смотрит на меня так, что будь у меня лёгкое смещение между вторым и третьим шейными позвонками, он бы и это увидел.

Ничего, ничего, сейчас я верну себе хотя бы красноречие.

— За знакомство? — поднимаю я бокал.

Марго растерянно смотрит на Георга, Георг кивает и отломив кусок ноги какого-то мелкого животного средней прожарки, уверенно заявляет:

— Я пропускаю.

Типа я тебе не помощник, сама напросилась, вот и выкручивайся, а я посмотрю.

«Ладно», — уверенно чокаюсь с этой «рабой любви», что кажись, даже чихнуть не может без разрешения Его Демоничности. Чёрные круги вокруг глаз у него так до конца и не стёрлись, и теперь он похож на голодного вампира, обгладывающего кость.

Делаю большой глоток, загораживаясь от него, надеюсь, серебряным кубком.

Чёрт, да что ж в этой малой столовой не так? Просто не вижу я других причин для внезапного невезения. Хотя вино даже на вид показалось мне подозрительным. А сейчас этот ужасный аммиачный привкус во рту.

Подвергшийся внезапной химической атаке организм реагирует быстрее меня. А поскольку по ходу моего спасения от отравления сидит только Георгий, вот в него как раз и отправляется содержимое моего рта. Упс!

Нет, глаза, кажется, он прикрыть успел. С громким стуком на тарелку падает кость. Маргарита ахает. На кухне что-то летит на пол. Я прикусываю губу.

Я же его кажется опять оплевала, да? Неужели мне второй раз отрубят голову? Или у них тут за одно и то же два раза не карают? А то я прямо серийная плевальщица получаюсь.

— Простите, — смущённо покашливаю я, вытирая губы салфеткой. — Это, извините, случайно, не из конской мочи сделано? — А вот и красноречие. Но как же не вовремя-то! — Нет, вы не подумайте, что я пила, но, если это вино, то я точно испанский лётчик.

Его Невозмутимость снова вытирает лицо. И смотрит на меня так, что я понимаю: всё, на этом его терпение кончилось. Его ручища уверенно тянется к моей посудине, так кстати сделанной из металла. И даже по предварительной оценке её веса и тонких краёв, можно сказать, что Его Справедливое Возмездие легко приведёт приговор в исполнение прямо бокалом и прямо на месте.

«Но блин, блин, блин, Гош! Я же Катька. Я же у тебя такая одна. Пожалей меня, а! А я тебе ребёночка рожу», — невинно делаю я бровки домиком. Но перед лицом неминуемой расплаты, всё же закрываю глаза. И ведь что обидно, ладно бы намеренно плюнула, но ведь, как назло, сейчас вышло не нарочно. А он опять обиделся. Или нет?

Ответ короля мужественно принимает виночерпий.

— Замени немедленно! — рычит Его Величество, выплёскивая ему в лицо вино. — И быстро, а то выпорю!

Далее следует оплеуха мальчишке, схватившему со стола кувшин.

— И посуду! — летит вслед пацану кубок. — Замени!

Я застываю с невозмутимым лицом, как статуя богини Гуанинь. У той правда три лица, но мне и одного хватает, чтобы заметить, как облизывает губы ничуть не расстроившийся мальчишка.

Впрочем, и меня такими вспышками гнева и не удивишь. Видала я и летающие дыроколы, и низко парящие хрустальные пепельницы, и планирующие латунные пресс-папье. Чем только не швырял в многострадальную дверь в сердцах наш вспыльчивый директор. Правда, вести при этом светскую беседу с его любовницей не приходилось. Да, и мужем он мне не был.

— Совсем от рук отбились, — трёт супруг изгвазданные рукава белой рубахи грязным платком. Не сказать, чтобы без результата — она становится ещё грязнее. В сердцах бросает платок. И после того как обшитая кружевом салфетка накрывает обглоданную кость, Его Заплёванность гордо удаляется, пожелав нам «Приятного аппетита!»

Мадмуазель Мля, сделав книксен, пулей уносится вслед за ним. Вот сучка! А я-то её в подруги без собеседования записала.

И у меня только один вопрос: что это было, Георг? Мы типа в одной команде?

Но что-то сыкотно. Уж очень не понравился мне взгляд, который Его Подозрительность бросил напоследок.

— Слышь, парень, — подманиваю я пальцем провинившегося виночерпия, когда тот снова наполняет мой бокал. — Сходи-ка посмотри, куда они пошли.

Белёсые брови парнишки взлетают вверх. Но соображает он быстро. Бросает свой кувшин и, глазом моргнуть не успеваю, как выскакивает из малой, будь она неладна, столовой.

— Ну что? Посидим в одного? — приподнимаю я салфетку над обглоданной костью, не найдя собеседницы достойнее. Без энтузиазма пробую очередное вино. Задумчиво тыкаю вилкой в остывшее мясо. Без аппетита ковыряю овощи.