— Вам хорошо живется в Ньюпорте, мистер Норт?

— Да, очень даже.

— И где вы только не бываете! Вы вездесущи — читаете вслух доктору Босворту чудесные работы о епископе Беркли; читаете басни Лафонтена с девочкой Скилов. В вашем возрасте — и столько познаний! И ума тоже — я имею в виду находчивость. Как вам удалось помешать нелепому побегу Дианы Белл — подумать только! Диана, можно сказать, моя родственница, через Хаверлеев. Своевольная девица. Это просто чудо, что вы уговорили ее не валять дурака. Пожалуйста, расскажите, как вам удалось.

Я никогда не был красивым мужчиной. Все, что есть во мне, унаследовано от предков, вместе с шотландским подбородком и висконсинскими зубами. Элегантные женщины никогда не шли через всю комнату, чтобы со мной познакомиться. Я недоумевал, что кроется за этим дружелюбием, — и вдруг меня осенило: Флора Диленд была «пачкунья», газетная сплетница. С ней я очутился в Восьмом городе — прихлебателей и паразитов. Я сказал:

— Миссис Дарли… мадам, как прикажете вас называть?

— О, зовите меня мисс Диленд. — И беспечно добавила: — Можете звать меня Флорой — я ведь работница.

— Флора, о мисс Белл я не могу сказать ни слова. Я дал обещание.

— Что вы, мистер Норт, это не для печати! Меня просто интересует ум и изобретательность. Мне нравятся находчивые люди. Я, наверно, несостоявшаяся романистка. Давайте будем друзьями. Ладно? — Я кивнул. — У меня ведь есть другая жизнь, не имеющая ничего общего с газетами. У меня коттедж в Наррагансетте, и я люблю по субботам и воскресеньям принимать гостей. Для гостей — отдельный коттедж, он к вашим услугам. Всем нам время от времени нужны перемены, правда? — Она встала и снова протянула руку. — Можно вам позвонить в ХАМЛ?

— Да… да.

— А как мне вас звать — Теофил?

— Тедди. Предпочитаю, чтобы меня звали Тедди.

— Вы должны мне рассказать про доктора Босворта и епископа Беркли, Тедди. Ну и семейка там, в «Девяти фронтонах»! Еще раз до свидания, Тедди, и, пожалуйста, приезжайте в мой милый маленький «Кулик» — поплавать, поиграть в теннис и в карты.

Работница со ста двадцатью миллионами читателей, и фигурой, как у Ниты Нальди, и голосом, подобным дымчатому бархату, как у Этель Барримор… О, мой Дневник!

Не к миссис Крэнстон обращаться с таким вопросом. Тут требовался мужской разговор.

— Генри, — сказал я, когда мы натирали мелом кии у Германа, — а что за пачкуны подвизаются у нас в городе?

— Странно, что вы это спрашиваете, — сказал он и продолжал игру. Когда мы кончили партию, он поманил меня к самому дальнему столу и заказал наши обычные напитки. — Странно, что вы это спрашиваете. Я вчера видел на улице Флору Диленд.

— Кто она?

Во всех парикмахерских и биллиардных есть столы и полки со свежим и старым чтивом для посетителей, ожидающих своей очереди. Генри подошел к такой кипе и безошибочно вытащил воскресное приложение одной бостонской газеты. Он развернул его и расстелил передо мной: «Нью-йоркский судья винит матерей в том, что в высших слоях общества участились разводы. От нашего специального корреспондента Флоры Диленд».

Я прочел. Жуткая картина. Имена не названы, но для читателя более искушенного, чем я, намеки прозрачны.

— Ковбой, — продолжал Генри (он полагал, что Висконсин — сердце Дикого Запада). — Флора Диленд происходит из самых старинных и почтенных семей Нью-Йорка и Ньюпорта. Не из каких-нибудь там железнодорожных и угольных — настоящая Старая Гвардия. В родстве со всеми. Очень живая — как говорят, «гуляет». Не обошлось без ошибок. Можно разбить семью-другую, но не разбивай семью, где разбивается капитал. Свою долю простительных ошибок она всю выбрала. Один лишился из-за нее наследства. Родственники не желают ее знать. Вы улавливаете, дружище? Что делать бедной девушке? В долг не дает даже тетя Генриетта. Сколько можно? Тогда она берет бумагу и перо; становится пачкуньей — с пылу, с жару, вся подноготная. Вроде… вроде… ну, многие жены не укладываются в свой бюджет; боятся сказать мужьям; где мы закладываем нашу бриллиантовую диадему? В Висконсине это идет нарасхват. Ну, то, что она пишет под фамилией Диленд, более или менее пристойно; но мы знаем, что она пописывает и под другими фамилиями. У нее есть колонка «Что мне шепнула Сюзанна» — подписывается «Белинда». Глаза на лоб лезут. Видно, заколачивает большие деньги, так и эдак. Еще разъезжает с лекциями: «Девушки Ньюпорта». Смешные истории про то, какие мы тут мартышки.

— Генри, она все лето живет в Ньюпорте?

— Куда ей тут деваться? В коттеджи Лафоржа ее и не подумают пустить. В «Мюнхингер Кинге» правило, то есть говорится, что правило: пускают не больше чем на три ночи. У нее дом в Наррагансетте. Там веселее, чем в Ньюпорте, — лучше пляжи, моложе публика, местечки поукромней, клубы, где можно играть, — всякое такое.

— Где она добывает сведения?

— Никто не знает. Может быть, свои агенты — например, сестры в больницах. Пациенты болтают. Много болтают в косметических кабинетах. Слуги — почти никогда.

— Она красивая, Генри?

— Красивая? Красивая?! У нее лицо как у лошади.

Пришло приглашение в «Кулик». В субботу, к обеду, и до утра понедельника: «Купальных костюмов для вас тут сколько угодно. Но он вам понадобится только днем. В полночь мы часто купаемся au naturel[5], чтобы остыть». Простыть, я полагаю: в Новой Англии до августа в воду влезть невозможно.

Я отправлялся туда, чтобы привлечь Флору Диленд к осуществлению моего ПЛАНА, касавшегося дома Уикоффов; Флора Диленд пригласила меня потому, что хотела получить от меня нужные сведения. Я предвидел сделку в той или иной форме. Я хотел попросить ее об услуге. Возможности завести небольшой роман я всерьез не рассматривал; я никогда не занимался таким делом с женщиной почти на пятнадцать лет старше меня, но как поется в старом гимне: «Когда зовет опасность или долг — спеши, не медли».

Я думал о том, как бы мне с моим велосипедом покинуть остров незаметно для полиции и жителей. Выручил случай. Когда я ждал на причале первого парома (в те дни, как, вероятно, помнит читатель, до Наррагансетта добирались на двух паромах), меня окликнули из стоявшей машины:

— Герр Норт!

— Герр барон!

— Вас подвезти? Я еду в Наррагансетт.

— Я тоже. У вас найдется место для моего велосипеда?

— Конечно.

Это был барон Эгон Бодо фон Штамс, которого я много раз встречал в казино и развлекал своей воодушевленной, но не совсем объезженной немецкой речью. Всем, кроме Билла Уэнтворта и меня, он был известен как Бодо. Он был атташе австрийского посольства в Вашингтоне и второй раз приехал на летний отпуск в Ньюпорт — гостем в дом Венеблов «Прибойный мыс», хотя сами хозяева отсутствовали. Он был симпатичнейший малый. Двумя годами старше меня, искренний и добрый до наивности. Я сел в машину и пожал ему руку. Он сказал: