на той же стороне. Теперь он мужчина и имеет право на свое собственное мнение так же, как и другие.

– Джек, – сказал я с большой торжественностью, – ты ценишь благословение своего отца?

– Конечно, сэр, да, – сказал он. – Благословение, я полагаю, означает что-то вроде пособия, выплачиваемого ежеквартально.

Я отвернула лицо, чтобы он не увидел улыбку, которая, как мне показалось, невольно расползлась по нему.

– Сэр, – сказал я, – отцовское благословение имеет гораздо большую ценность, чем денежная. Это включает в себя такого рода отношения между родителем и его сыном, без которых жизнь была бы обузой для меня и, я думаю, очень тяжелой и для вас.

– Конечно, я надеюсь, что мы с тобой всегда будем в хороших отношениях.

Я был вынужден принять это признание, чего бы оно мне ни стоило.

– Если вы хотите сохранить со мной хорошие отношения, – сказал я, – вы не должны выступать против меня публично, когда я выступаю в качестве государственного судьи.

– Неужели он должен видеть, как на его глазах убивают мистера Красвеллера, и ничего не сказать об этом? – спросила миссис Невербенд.

Из всех терминов в языке не было ни одного столь оскорбительного для меня, как это одиозное слово, употребленное по отношению к церемонии, которую я намеревалась сделать столь милостивой и привлекательной.

– Сара, – сказал я, повернувшись к ней в гневе, – это очень неподобающее слово, и ты не должна искушать мальчика использовать его, особенно в моем присутствии.

– Английский язык есть английский язык, мистер президент, – сказала она. Она всегда называла меня "мистер Президент", когда хотела возразить мне.

– С таким же успехом можно сказать, что человек был убит, когда он погиб в бою.

Я уже собирался сказать "казнен", но остановил себя. В Британии людей не казнят.

– Нет. Он сражается за свою страну и умирает со славой.

– Ему отстреливают ногу или руку, и слишком часто его оставляют умирать на земле. Здесь для него будут созданы все удобства, чтобы он мог безболезненно покинуть этот бренный мир, когда с течением лет он проживет больше того срока, в течении которого он может работать и быть полезным.

– Но посмотри на мистера Красвеллера, отец. Кто может быть более полезен, чем он?

Мне, как стороннику Установленного срока, не повезло так больше ни в чем, как кроме особого здоровья и общего здравомыслия того, кто по воле случая стал нашим первым мучеником. Можно было бы объяснить Джеку, что правило, которое, как выяснилось, применимо ко всему миру, не подходит для какого-то особенного человека, но донести это до сознания миссис Невербенд было совершенно невозможно. Я должен, как мне казалось, выбрать другую возможность для изложения этой стороны аргумента. В данный момент я бы взял листок из книги моей жены и сразу же перешел к своей цели.

– Вот что я вам скажу, молодой человек, – сказал я, – я не намерен, чтобы вы мешали мне проводить великую реформу, которой я посвятил свою жизнь. Если вы не можете в данный момент держать язык за зубами и воздерживаться от публичных выступлений на рыночной площади, вы должны покинуть Британулу. Хорошо бы, что бы вы попутешествовали и увидели мир, прежде чем начать заниматься ораторским искусством. И весьма кстати, альпийский клуб из Сиднея собирается этим летом в Новую Зеландию, и тебе будет очень полезно подняться на ледник Эрншоу и увидеть все красоты природы, вместо того чтобы болтать чепуху здесь, в Гладстонополисе.

– О, папа, я и не мечтал о таком, – восторженно воскликнул Джек.

– Глупости, – сказала миссис Невербенд, – ты собираешься отправить бедного мальчика сломать себе шею среди ледников? Разве вы не помните, что год или два назад там потерялся Дик Ардвинкл и погиб самым ужасным образом?

– Это было до моего рождения, – сказал Джек, – или, во всяком случае, вскоре после него. И тогда еще не изобрели новые патентованные стальные альпинистские руки. С тех пор как они появились, никто не терялся среди ледников.

– Тогда тебе лучше подготовиться к путешествию, – сказал я, думая, что идея избавиться от Джека таким образом оказалась успешной.

– Но, отец, – сказал он, – конечно, я не могу и шагу ступить с острова до окончания главного матча по крикету.

– На это время ты должен отказаться от крикета. Такой хорошей возможности посетить новозеландские горы может больше не представиться.

– Отказаться от матча! – воскликнул он. – Шестнадцатилетние англичане специально приезжают сюда, чтобы сыграть с нами, и клянутся, что обыграют нас с помощью новой катапульты. Но я знаю, что наш паровой боулер победит их катапульту. Во всяком случае, я не могу уехать отсюда до окончания матча. Я должен все устроить сам. Кроме того, они рассчитывают на то, что я буду бить по пружинам. Меня сочтут предателем своей страны, если я покину Британулу, пока все это происходит. Молодой маркиз Мэрилебон, их предводитель, останется в нашем доме, а судно, которое их привезет, прибудет сюда около одиннадцати часов в следующую среду.

– Одиннадцать часов в следующую среду, – удивленно произнес я.

Я еще не слышал ни об этом матче, ни о приезде нашего аристократического гостя.

– Они опоздают не более чем на тридцать минут. Они покинули Лэндс-Энд три недели назад, в прошлый вторник в два часа, а в Лондон прибыли в половине десятого. Мы получили от них три или четыре телеграммы с тех пор, как они отправились в путь, и они не потеряли и десяти минут в дороге. Конечно, я должен быть дома, чтобы принять маркиза Мэрилебона.

Все это заставило меня задуматься о многом. Правда, в такой момент я не мог воспользоваться своей родительской властью, чтобы выслать Джека с острова. Детские забавы юности дошли до такой степени, что им придали значение политики и общественных наук. То, что я слышал об этом матче по крикету, входило в одно ухо и выходило из другого, но теперь, когда это дошло до меня, я понял, что вся моя власть не поможет изгнать Джека, пока все не закончится. Он не только не послушался бы меня, но его поддержали бы в его непослушании даже старейшины нашего общества. Но, пожалуй, хуже всего было то, что скоро в Гладстонополис прибудет толпа образованных англичан. Когда я говорю "образованных", я имею в виду полных предрассудков. Это были англичане, у которых не было идей, выходящих за рамки идей прошлого века, и они были совершенно глухи к мудрости Установленного срока. Я сразу понял, что должен подождать, пока они уедут, и отложить все дальнейшие разговоры на эту тему, насколько это возможно, пока Гладстонополис не успокоится