Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евдокия Георгиевна, в силу своей должности, право выписывать запретные лекарства имела. И потихоньку, через доверенную медсестру, наладила взаимовыгодную цепочку. Обеспечивала дефицитными препаратами тех, кто мог заплатить.
Медсестричка Ниночка никогда не создавала проблем. Получала рецепты, сразу платила деньги.
Но вдруг, под Рождество, явилась к Евдокии Георгиевне дама. Ярко накрашенная, лак на ногтях облупленный, говорок не московский и вообще хабалка. Начала прямо с порога наезжать.
Нинка, гадина, оказывается свою подружку вознамерилась извести. Подкладывала той сильнодействующие таблетки с наркотиком - те самые, что покупала у Евдокии Георгиевны. У бедняжки галлюцинации, дева в панике, муж ее в психушку пытается пристроить.
Евдокия Георгиевна, ясное дело, от обвинений сразу отпираться. Нину знаю, но ни про какие таблетки слыхом не слыхивала.
А наглая тетка в ответ:
- Так Нина ваша сама хвасталась, что бизнес делает. И откуда таблетки берет, говорила!
- Пусть докажет, - хладнокровно ответствовала Евдокия Георгиевна.
- Что там доказывать, свидетелей миллион, - фыркнула хабалка. И вкрадчиво добавила: - Но оно нам не надо.
«Денег попросит», - поняла главный врач.
И хрен знает, что опаснее. Послать или все-таки заплатить?
Напряглась. Сердце ухнуло. Но когда услышала, что тетка всего-то за свою приятельницу хлопочет - ту самую, которую Нинка травила, вздохнула с нескрываемым облегчением. И даже торговаться не стала. Пообещала с ходу:
- Конечно, я ее уволю. Прямо завтра.
* * *
Когда красавец-тренер вдруг оттолкнул очередную пышногрудую спортсменку и завизжал: «Отойди от меня!» - народ решил, что Денис прикалывается.
Но когда он сорвал с себя майку, а потом спортивные легинсы, люди реально перепугались.
- Уйдите! Не трогайте! - ногами топает, истерит.
Сбрасывает с себя что-то неведомое, из глаз слезы.
Коллега-тренер попыталась успокоить - пнул в ярости ногой, что та не удержалась, упала.
Девчонки-спортсменки попрятались по углам. И конечно, достали мобильные телефоны. Это ж какое кино: красавец-качок по всему тренажерному залу мечется, вопит, что и змеи кругом, и тарантулы, и ядовитые пауки. Всегда втирал, что алкоголь - зло, а сам до белой горячки напился.
Или вообще сумасшедший. Потом, к испуганному восторгу посетителей, трусы с себя тоже стащил. Достоинство так себе, невеликое, вялое.
Колян и сам шикарное видео снял, и заметил, что еще человек пятнадцать с телефонами на изготовку бегали. Социальные сети оценят. Не успеет до психушки доехать - а уже будет знаменит. И пусть потом оправдывается, что подсыпали.
* * *
Когда на носу Рождество, в магазинчике у них дурдом. Народ перед застольем всегда обнаруживает: то укроп забыли купить, то майонез закончился. Кому срочно за выпивкой надо, а одинокие просто поболтать приходят. Настроение праздничное, но все равно Мария устала.
Хорошо хоть, хозяин разрешил закрыться не в одиннадцать, а пораньше. И с ужином не надо возиться - дома теперь бесплатная домработница, да еще какая - коренная москвичка, с музыкальным образованием!
Хоть Палыч грозился, что съедут, пока что переезд застопорился. Риелторы в праздничные дни не работали. Да и Влада уговаривала: смысл платить, если у нее собственная квартира?
Но у Персея принципы - в примаки идти не хотел. И уговаривал: закончить в Москве с разводом да податься к нему на родину, в станицу Брюховецкую. Фермера из Влады не выйдет, тут Палыч согласен, но музыкальная школа на родине имеется. Столичной училке будут рады.
А Марии их отпускать прямо жаль. Успела привыкнуть и к музыкантше смешной, и к ее нескладному Миклуше.
Владка, когда с ножом не бросается, очень даже нормальная тетка оказалась.
Ольга Володарская
К гадалке не ходи
Антонина поднесла ко рту фужер с шампанским и приготовилась сделать глоток, но тут по квартире разнесся такой громкий крик, что она поставила бокал на столик и выбежала в прихожую, чтобы узнать, кто кричал и почему.
Как и следовало ожидать, голосила маменька. Из трех присутствующих в помещении женщин только она могла издавать столь пронзительные звуки. Две остальные были слишком интеллигентны, чтобы орать в гостях. К тому же у одной из них был ларингит, и она могла только шептать. Тогда как маменька орала. И орала так, что остальные женщины зажимали уши ладонями, а находящиеся в некотором отдалении мужчины страдальчески морщились.
- Мама, прекрати! - попыталась урезонить ее Антонина. Но та голосить не перестала, зато сменила репертуар: если до этого она просто кричала «а-а-а», то теперь стала выдавать вразумительные слова:
- Укра-ал! Украл, гад!
- Что? - полюбопытствовали гостьи хором.
- Кто? - спросили мужчины, и тоже в унисон.
- Бриллиант! - ответила маменька на первый вопрос, причем весьма пространно. - Фамильный бриллиант! Старинный. Чистейшей воды. Редкого цвета. Ценой в миллион долларов!
На самом деле она, как всегда, преувеличила. Бриллиант был изготовлен из алмаза, добытого на якутских приисках двадцать лет назад. В их же семье он появился и того позже: в конце девяностых. Купил его ныне покойный Тонин отец на «черном» рынке в подарок жене на золотую свадьбу. Стоил тот сравнительно недорого, поскольку был не очень чист: мало того что сам был мутноват, так еще и попал на прилавок после какой-то темной истории. Но Тониного папу не смутило ни первое обстоятельство, ни второе, и он приобрел бриллиант, затем вставил его в золотую оправу и преподнес перстень любимой женушке. Та, естественно, пришла от подарка в неописуемый восторг, но носить не стала. Спрятала! От греха подальше. Но при этом стоило в их доме появиться новому гостю, как матушка доставала сокровище и хвасталась им, с каждым годом прибавляя к его стоимости десятки тысяч долларов.
И вот теперь он достиг цены в миллион!
- Мама, что ты несешь? - одернула ее Тоня. - Ему красная цена - тысяч сто пятьдесят, и не долларов, а рублей!
- А по-твоему, сто пятьдесят тысяч уже не деньги! - возмутилась та. - Не знала, что библиотекари у нас сейчас столько зарабатывают, что им сам Абрамович позавидует.
- Я получаю восемь тысяч рублей, и ты это знаешь, - парировала Тоня. - Но справедливости ради должна сказать, что миллион - это совсем не та сумма…
Договорить ей не удалось - матушка прервала. Она всегда это делала, поскольку считала дочкины рассуждения слишком занудными, чтобы выслушивать их до конца.
- Бриллиант, может, миллиона и не стоит,
