Он встал на колени и заглянул под кровать.

– Здесь что-то есть.

Мы отодвинули кровать и обнаружили довольно большую дыру в полу, до половины закрытую люком. Убрав крышку, я посмотрел в яму.

Потом обернулся на Билла, заглядывавшего через плечо.

– Возможно, здесь он держал свои деньги, – сказал я. – Вы проверили, был ли у него счет в банке Сирла?

– Проверил, не было.

– Он зарабатывал деньги и не мог много тратить. Эта яма могла служить ему банком, а кто-то обнаружил ее.

Билл кивнул:

– Резонно.

Пожав плечами, он выпрямился.

– На скорый успех мы не можем рассчитывать. Я надеялся отыскать какие-то письма или, на худой конец, фотографии Митча и Джонни. Надо заняться одеждой старика.

Я открыл кладовку. В ней висели всего лишь пара брюк и поношенная кожаная куртка. В карманах было пусто.

– Жил небогато, верно? – сказал я, захлопывая дверь.

Билл хмыкнул. Он внимательно разглядывал что-то на противоположной стене.

Солнце медленно пробиралось к задней части дома, теперь оно освещало маленькую комнатку.

Я проследил за его взглядом и увидел несомненные признаки того, что на стене когда-то висела то ли картинка, то ли фотография в рамке. Заметили мы этот след только потому, что его осветило солнце.

Размеры рамки были 12 х 8 дюймов.

Я задумчиво произнес:

– Можно предположить, что в этой рамке находилась медаль «Почета» Митча. Над кроватью старика. На самом видном месте. Предмет его гордости. Конечно, это всего лишь предположение, но мне думается, что я прав.

– Если сюда забрался вор, – сказал Билл, – то на кой черт ему понадобилась эта медаль? Ведь на ней имя Митча!

– Кто говорит о воре? Тот самый человек, который очистил все ящики и забрал эту рамку, и застрелил Фрэда Джексона. Ни один вор не станет уносить с собой бумажки. Нет, Билл, это дело рук убийцы.

– Да-а.

Я вышел на солнце.

– Пошли посмотрим на лягушатник.

В пруду мы нашли одних лягушек. Казалось, они знали, что Джексона больше нет в живых, потому что они все сидели в тине вдоль берега. Правда, когда мы приблизились, они нырнули в грязную, затянутую водорослями воду.

– Ну что ж, – сказал я, закуривая сигарету. – Поехали назад.

Когда мы шли к машине, я спросил:

– А шериф не возмутится, если вы будете разъезжать со мной, Билл?

– Я это уладил. Сказал ему, что было бы неплохо вертеться возле вас и докладывать ему о ваших действиях. Ему это понравилось.

– Только не перестарайтесь в отношении докладов. Пусть считает, что у меня ничего не получается. Подозреваю, что эта фиговая работа окажется куда труднее, чем я предполагал.

Он посмотрел на меня с недоумением:

– С чего вы взяли?

– Сами подумайте, – засмеялся я, влезая в машину. – Для вас это будет неплохой тренировкой.

Когда он включил мотор, я спросил:

– Вы поговорили с почтальоном о корреспонденции Джексона?

– Еще нет. Я не забыл, но Джоша трудно поймать. Надеюсь увидеться с ним сегодня вечером.

– Пожалуйста, – сказал я, отодвинулся в сторону, поручив ему везти меня в Сирл.

Прежде чем расстаться с Андерсоном, я спросил его, где живет отец Сида Воткинса.

– Волли Воткинс? – Он удивился. – Вы хотите с ним поговорить?

– Где мне его найти?

– У него очаровательный небольшой домик под самым Сирлом. Третий поворот налево по шоссе. Заблудиться невозможно. Других домов там нет. Волли приезжает в клуб три-четыре раза в неделю. Его здесь все знают. Они с Китти превратили свое жилище в настоящее уютное гнездышко. Когда она умерла, мы боялись, что он не переживет.

– Когда это случилось?

– Пару лет назад. В городе болтают, что она скончалась из-за тоски по сыну, но вы знаете, чего стоят эти разговоры, доктор Стид определил воспаление легких.

– Я слышал, что Сид Воткинс был настоящим повесой?

– Это верно, но вы же знаете, каковы матери. Она его боготворила. А вот отец не ладил с ним.

Прежде чем отправиться на поиски дома Воткинса, я остановился на лягушачьей фабрике Моргана и Везерспуна.

Гарри Везерспуна я нашел за его письменным столом. Он посмотрел на меня довольно хмуро, когда я вошел в офис. Затем усмехнулся.

– Ах, мистер Уоллес, частный сыщик, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Вы провели меня своей байкой о сборе информации для писателей.

– Очень сожалею, мистер Везерспун, – бросил я, подходя к столу. – Но из прошлого опыта мне известно, что некоторые люди не любят говорить с частными сыщиками.

Он кивнул:

– Я не в претензии. Я слышал, что вы надеетесь отыскать внука несчастного старого Фрэда?

– В этом городе великолепно работает беспроволочный телеграф.

– Совершенно верно. Тут ничего не может случиться без того, чтобы через полчаса всему городу стало об этом известно.

– Я хотел бы задать вам один вопрос, мистер Везерспун.

– Спрашивайте, пожалуйста, что вас интересует?

– Старый Джексон еженедельно поставлял вам определенное количество лягушек. Меня интересует, сколько вы ему платили?

Он бросил на меня испытующий взгляд:

– А что?

– Джонни Джексон должен быть его наследником. Судя по тому, как жил его дед, он тратил на себя очень мало, так что наверняка что-то накопил.

– Полагаю, что так. Не вижу оснований не ответить на ваш вопрос. Некоторые недели он сдавал товара больше, а другие меньше. Но в среднем он получал долларов сто пятьдесят в неделю.

– Как вы расплачивались с ним?

– Всегда наличными. Я вкладывал деньги в конверт. Эйб отвозил их Фрэду, и тот присылал расписку.

– Таким образом он откладывал приблизительно по сотне в неделю?

– Трудно сказать. У него был сын, Митч, может, он давал деньги ему.

Я подумал о дыре под кроватью Джексона. Он наверняка клал туда свои капиталы. Даже если он действительно что-то давал Митчу, то все равно за последнее время подкопилось порядочно денег.

– Грустно думать, что старик покончил с собой, – продолжал Везерспун, – но ему не для кого было жить. Нам его будет не хватать. Его ферма давала много товара.

– Думаете приобрести ее? – спросил я равнодушно.

Он не сразу ответил, бросил на меня любопытный взгляд.

– Да, пожалуй. Я знаю одного весьма энергичного фермера-лягушатника, которому я смог бы сдать эту ферму в аренду, если я куплю ее, но она входит в состояние старика. До тех пор, пока внук не будет найден или не будет доказано, что он умер, я ничего не смогу сделать.