Помню, как тетя Нюра стояла перед ним на коленях и просила помочь, а он что-то ей отвечал, типа «Не могу, принципы не позволяют», наверное, это был «Робеспьер» по типу информационного метаболизма, он славился своей неподкупностью. Позже, в больнице – я лежал во взрослом отделении всегда, как хулиган и при этом сын прокурора, – один мужик выяснил, кто я, и спросил, как мы живем, а потом сказал мне: «Ну и дурак твой отец – мы ему предлагали – он не взял, ну так мы другому дали». Но я помню, что очень гордился отцом. А потом он из принципа отселился от нас. Ну как отселился – жить продолжал в этой же квартире, только в отдельной комнате. Маму один хороший человек взял на работу, несмотря на то что еще ничего не было известно, и она пошла работать секретарем-машинисткой. А я стал продавать свою коллекцию марок.

Когда я первый раз пришел туда, где филателисты собираются, какой-то мужик зацапал меня, завел к себе домой и забрал у меня по какой-то там официальной стоимости лучшие марки. Потом, видно, совесть его все-таки замучила, и он преподал мне урок. Он мне объяснил, что я ничего в этом не понимаю, достал каталог иностранный (до сих пор помню, как он назывался – «Ивер»), такой французский каталог марок, объяснил мне, как надо продавать марки, и подарил мне старый прошлогодний «Ивер». Это был очень знаменитый в городе коллекционер. И вот я регулярно после школы ходил продавать марки и приносил домой деньги. Это был мой первый заработок. Дома было пусто, голо, даже пластинки все тетя Нюра умудрилась продать. Мама внесла все это в погашение растраты, у нее еле набралось 5000 рублей. Простыней у нас осталось по одной. Я почувствовал себя старшим.

Нет, это было в восьмом классе. А перед этим, после седьмого класса, я работал в университетской библиотеке – там наводили порядок. Там случились со мной два сильных переживания. Я работал быстро: мне давали дневную норму, я быстро ее выполнял, у меня оставалось время, и я читал подшивки журнала «Знание – сила» за все годы его существования. Читал я, естественно, про психологию, про людей. Именно тогда впервые я прочел, что человек использует возможности своего мозга, как паровоз – на три процента. И это меня глубоко оскорбило, это во мне сделало что-то очень сильное. Я пришел домой весь под впечатлением и все размышлял – ну как же так, как же так, ну что же это такое?! И вот тогда я себе сказал, что я сделаю все, чтобы превзойти этот показатель.

Потом была эта история с судом, а потом маме заменили приговор на два года условно. Дальше, кажется в 14 лет было, у меня такое переживание: сидел я у окна – мы тогда на первом этаже жили, мимо ходили люди, и, по-моему, была осень, – и вдруг у меня в голове возникла такая мысль: нет достойных и недостойных людей, это жизнь людей недостойна. Люди вынуждены жить жизнью, их недостойной. Такая вот была мысль, и она так и осталась со мной.

Учился я легко по всем предметам, кроме английского языка. Я поссорился с учительницей… У нас были сложные отношения. Когда я понял, что, как бы я ни учил, больше четверки, а чаще тройки она все равно мне не поставит, я бросил учить английский вовсе. А по всему остальному у меня были пятерки. Потом, накануне своего шестнадцатилетия, я чуть не уехал на целину. Но меня почему-то не взяли. А через несколько лет мама призналась, что ради этого ходила аж в ЦК комсомола…

Я хочу подумать вместе с вами о самой идее духовности. О духовности не как о пласте человеческой культуры, а как о способе жить. Как бы само собой разумеется, что это ценность. И как бы само собой разумеется, что это удел немногих, что это какая-то высшая цель.

Когда на рекламных щитах читаешь массу различных объявлений, где смелые люди называют себя всякими смелыми словами и обещают всякие смелые достижения, то невольно рождаются такие прозаические мысли: вот рынок этой самой духовности, или, как мы иронически говорим, «духовки», вот на этом рынке предлагаются такие, такие и такие товары, и, как всегда, во все времена, находятся люди, которые хотят это купить.

Что же эти люди покупают на самом деле (если выражение «на самом деле» вообще можно использовать)? Какую мотивацию возбуждают эти предложения? Понятно, что раз это цели, значит, они возбуждают мотивацию достижения целей: «Давайте станем свободными!», «Давайте станем духовными!», «Давайте станем достигшими!» и – как высшая такая цель, особенно популярная в наше время, – «Давайте станем просветленными!». Строго говоря, это все, конечно, бред. Почему бред? Потому что духовность как способ жить построена не на мотивации достижения – она построена на мотивации постижения. Это путь от смысла к смыслу, это раскрытие все новых и новых пластов смысла нашего пребывания в этом мире. И прежде всего это нечто штучное, индивидуальное и субъективное. Все предания, все тексты рассказывают о том, как это было с кем-то. Эти рассказы возбуждают и, возбуждая, превращают то, о чем рассказывается, в цель.

Можно ли поставить перед собой цель стать просветленным и при этом достигнуть этой цели? Ну, человек все может, конечно, но будет ли то, чего он достигнет, раскрытием смысла его пребывания в мире? Скорее всего, нет. Как говорили мудрые древние, «просветление есть, а просветленных нет». Просветление – это некоторое психологическое событие, которое меняет смыслополагающий, а не целеполагающий момент в жизни человека. Размышляя над всем этим и наблюдая, как все это происходит в наших реалиях, не где-то там, в таинственной Шамбале, в экзотических Гималаях или, как говорил Гурджиев, «в антисанитарных пещерах Гиндукуша», а в нашей с вами жизни, я пришел к выводу, что это такая громадная мистификация, громадная социальная игра в духовность. И как всякая социальная игра, она приходит из мира потребления и, собственно говоря, является рекламной кампанией по продаже этих товаров. Ничего плохого в этом нет. Конечно, когда бизнес построен на чистом жульничестве, это неприлично, но когда человек искренне уверен, что он продает качественный товар, и люди, которые покупают этот товар, искренне уверены, что получили то, что хотели, – тут все прекрасно, все замечательно. Но имеет ли это отношение к тому, о чем мы пытаемся думать и что мы пытаемся иногда не достичь, а постигнуть?

Я думаю, что нет. Рынок с его набором экзотических товаров не имеет отношения к духовности как способу жить и пребывать в этом мире по той простой причине, что товары все эти суть украшения камеры нашей жизни, в которой мы вынуждены жить. Это фотообои, на которых изображено окно, а за окном – вечность. Это все равно что в одном углу повесить какие-то картинки, а в другом поставить какие-то вещи, которые напоминают о чем-то этаком, священном, духовном, субтильном, и таким образом организовать себе ситуацию убежища, в котором можно хотя бы прикоснуться к вкусу какой-то, пусть псевдо-, но все-таки субъективной значимости собственной жизни. Я думаю, это происходит из-за того, что эти идеи превратились в определенное плюс-подкрепление. Определенная часть социума все эти идеи превратила в товар, поставила их на очень высокую полку, обозначила очень высокую цену и сказала, что это высшее, а раз высшее, то к этому надо стремиться. Это мне очень напоминает более просто организованный идейный рынок: есть такое высшее под названием «светлое будущее», и к нему надо стремиться.

Мне кажется, что духовность – это просто другой способ жить. Что же такое «другая» жизнь? Что такое духовность как некое иное по отношению к жизни? Прежде всего, я уже говорил, это переход от мотивации достижения к мотивации постижения, переход от доминирования различных практик к доминированию осознавания, переживания, вчувствования в ту реальность, в которой мы находимся и которая является частью нас. Что меняется при переходе от мотивации достижения к мотивации постижения? Прежде всего меняется отношение к любому достижению, и исчезает некоторый спортивный принцип организации жизни: кто быстрее добежит, кто больше поднимет и дальше кинет. Достижение становится атрибутом жизни, которую надо жить, и поэтому ЖИЗНЬ превращается в своеобразную ИГРУ. Вы как бы начинаете видеть ее извне. А видя извне, вы, естественно, лучше понимаете устройство этой игры, ее механизмы и правила. И у вас появляется гораздо больше шансов, если вы хотите выигрывать и проигрывать. Поверхностной частью социума это, конечно, воспринимается как асоциальность, или как когда-то при советской власти придумали замечательный термин «внутренняя эмиграция»: эмигрировал в самого себя, бяка нехорошая!