– А «Зеркало» вы смотрели? – спросила Ирина. – И как вам?

– Честно говоря, мало что понял. Заумно очень. Но красиво. А вы, между прочим, на Терехову чем-то похожи.

– Не думаю.

– Это не внешнее сходство. Вы звучите одинаково.

– И как же?

– Как скрипки, мне кажется.

– Интересно! А вы кто?

– Я-то? – Он усмехнулся. – Барабан, не иначе. Или эти, как их… литавры!

– Нет, вы гораздо более сложный инструмент.

Никогда в жизни Николай не вел подобных разговоров и сам не понимал, откуда у него берутся такие слова. Да он вообще с девушками особенно не разговаривал, предпочитая быстрые и решительные действия. Ему мало кто отказывал: красивый парень, сильный, самоуверенный и перспективный. Что же с ним сейчас-то происходит? Николай заглушил мотор и посмотрел на Ирину с тоской: она уйдет через минуту, а когда они увидятся снова – неизвестно, и как она к нему относится – непонятно…

– Что ты вдруг так загрустил? – спросила Ирина, и у Николая вся кровь прилила к лицу: она обратилась к нему на «ты»!

– Иринушка…

– Ох, горе, – сказала она и погладила Николая по щеке. – Так ты поцелуешь меня когда-нибудь или нет?

Они чуть не час целовались, сидя в машине, и не было в этих поцелуях никакого вожделения, никакой «африканской страсти», как в «Последней жертве», – одна нежность. И невероятная близость. В день рождения Николай подарил ей огромную охапку бледно-розовых гвоздик. Ирина ахнула:

– Какая прелесть! Никогда такого оттенка не видела. Куда же я их поставлю?

– Ведро надо, – сказал Николай.

– Ну что ты! Такое чудо нельзя в ведро. А можно, я с соседями поделюсь?

Они долго пристраивали цветы по разным вазам и банкам, одаривали соседей, которые тоже удивлялись и норовили отдарить чем-нибудь вроде шоколадки, так что Николай уже не чаял остаться с Ириной наедине. Наконец последние пять цветков были помещены в бутылку из-под кефира, и Ирина обняла Николая:

– Спасибо! – А потом вздохнула, глядя на его страдальческое выражение. – Что же мне с тобой делать-то?

– Выходи за меня замуж! – бухнул он.

– Прямо замуж? – Ирина, улыбаясь, разглядывала взволнованное и покрасневшее лицо Николая. – Думаешь, это хорошая идея?

Коля опустился на колени и обнял ее ноги:

– Иринушка…

Сердце разрывалось от мучительного и сокрушительного чувства – слово «любовь» не выражало и сотой доли его эмоций, а других слов он не знал, поэтому только повторял: «Ирина, Иринушка». И она сжалилась над Николаем. Опустилась к нему на ковер и спросила, заглянув в глаза:

– Ты меня любишь?

– Да!

В этот раз в поцелуях было гораздо больше страсти. Через пару недель она разрешила ему остаться на ночь, хотя заявление в загс они еще не подали, потому что Ирина сдала паспорт на переоформление и никак не могла получить обратно. Николай страшно волновался: сердце выскакивало, и в глазах темнело. Ирина сама развязала его галстук, а потом сказала:

– Только я должна признаться – ты не первый. Я встречалась с одним человеком. Он… В общем, мы расстались. Так вышло.

– Это не важно, – ответил Николай. – Мне все равно. Главное, что ты меня сейчас любишь. И потом будешь любить. Ведь будешь, правда?

Вместо ответа Ирина его поцеловала.

– А я тоже должен рассказать, что у меня было? – Тут он несколько струсил.

– Нет, – улыбнулась Ирина. – Я не хочу знать. Ты мужчина, это другое дело.

Николай не понимал, как назвать то, что происходило с ним в постели: восторг, упоение, страсть, любовь?! Спать он не мог. Голова Ирины лежала на его плече, Николай тихонько гладил ее руку и изнемогал от невероятной, раздирающей душу нежности, с трудом удерживаясь от слез. Потом, вспоминая свое недолгое счастье, Николай думал, что это было предчувствие – а иначе почему в его любви таилось столько боли? Ирина вдруг зашевелилась, повернулась и спросила сонным голосом:

– Почему ты не спишь?

– Я люблю тебя.

– Милый! И поэтому нельзя спать?

– Ну да.

– Коленька, мальчик мой! Что ты? Все хорошо, я с тобой.

Он действительно чувствовал себя мальчиком рядом с ней. Однажды Ирина сказала, задумчиво рассматривая Николая:

– Знаешь, сначала ты показался мне совсем другим человеком.

– Каким же?

– Слишком самоуверенным, самодовольным, даже наглым. Циничным. Уж прости за правду!

Николай вздохнул:

– Ты права. Такой я и есть. Был. Ты меня изменила. Очистила, как луковицу, от всякой шелухи.

Ирина рассмеялась:

– Луковица, внутри которой оказался нежный персик. И кто мог подумать, что ты такое трепетное существо!

– Это плохо?

– Мне нравится.

Николай пребывал в таком счастливом упоении, что забыл обо всем и почти не бывал дома. Первой заволновалась Колина мама и поймала сына на бегу, когда он заехал домой за каким-то барахлом:

– Коленька, хорошо бы уже определиться с датой свадьбы. И что вообще происходит? Ты не ночуешь дома, мы волнуемся.

– Мама, мне тридцать лет. Даже тридцать один. Вполне можно не волноваться. А свадьбы никакой не будет. То есть будет, но не с вашей Аллочкой.

– Как?!

Но он уже сбежал. Через пару дней ему позвонил Георгий Александрович:

– Николай, нам надо поговорить.

– Хорошо, я зайду завтра вечером.

– Не вечером и не завтра, а прямо сейчас. Жду тебя.

Пришлось идти. Антонина Михайловна, сохраняя скорбное выражение лица, провела Николая в кабинет мужа, но тот оказался не один, вызвав подкрепление в лице полковника Потапова. «Плохо мое дело», – подумал Николай, даже не предполагая насколько.

– До меня дошли слухи, что ты отказываешься жениться на моей дочери? – с ходу взял быка за рога Георгий Александрович.

– Так и есть.

– Позволь узнать почему? – грозно спросил Георгий, наливаясь апоплексическим багрянцем.

– Я женюсь на другой женщине.

– На какой еще другой? А как же Аллочка? Ты не посмеешь, поганец, так поступить с моей дочерью. После того, что ты с ней сделал!

– Да ничего я с ней не делал!

– Ничего не делал? И ты смеешь это говорить после того, как засовывал свой грязный стручок ей в рот? Девочка все рассказала матери. Рыдала две недели!

– Не понравилось, значит? Так какого хрена она замуж рвется?

– Ах ты, мразь! – рявкнул Георгий Александрович. – Да я тебя… уничтожу! Посажу за изнасилование!