Кэтрин приподнялась на локте и склонилась над ним, проверяя плотность повязки и тщетно пытаясь обнаружить пятна свежей крови.

— Я не вижу… — начала она, но в тот же миг он привлек ее к себе, обхватил руками лицо, и она почувствовала жадное, торжествующее прикосновение его губ.

— Ты, моя сладкая Кэтрин, можешь вызвать у мужчины coup de foudre[35], — прошептал он ей на ухо.

— Отпусти меня, — прошипела она, — или покажется, что тебя в самом деле поразил удар молнии!

— Отпущу, если оставишь эти замашки монашки.

— Никогда! — выкрикнула она.

— Впрочем, мне все равно, — сказал он, слегка пожав плечами, — что ты отправишься домой в этой порванной одежде и отправишься ли вообще.

— Это шантаж, — сказала она, с трудом уклоняясь от его поцелуев, покрывающих ее шею.

Однако вместо того чтобы высвободиться, она оказалась лежащей на спине с нависшим над ней Наварро, а оборка ее сорочки задралась выше колен.

Наварро положил руку на ее бедро и стал медленно поднимать юбку.

— Думаю, ты права, — задумчиво согласился он.

За каймой густых ресниц она почти не видела его прищуренных глаз. Чувствуя, что он смеется, Кэтрин внимательно посмотрела на него и, скорее из-за недоверия, чем от оскорбления, прошептала:

— Как ты можешь?

— Легко, — ответил он, и в тот же миг свет исчез, так как его лицо склонилось к ней, а его рот накрыл ее губы.

За стенами закрытой спальни послышались приглушенные взволнованные голоса. Двое на кровати едва успели различить эти звуки, как дверь резко распахнулась и стукнулась о стену.

Стремительным шагом в спальню вошел Маркус с черной шелковой повязкой на руке. Его лицо выражало удивление, словно он ожидал, что дверь будет заперта.

Женская фигура в розово-сером платье показалась в дверном проеме. Подозрительный взгляд суровых черных глаз остановился на паре, лежавшей на кровати.

— Прелестно, — медленно произнесла она. — Осмелюсь предположить, что мы квиты, моя дорогая дочь?

Слуга с посеревшим лицом протиснулся следом за Ивонной Мэйфилд.

— Простите меня, Maître, — сказал он, поднимая дрожащие руки. — Я пытался их задержать, но они меня не слушали.

Наварро жестом велел слуге уйти, после чего не спеша сел, давая Кэтрин время поправить лиф платья и опустить нижнюю юбку. Он заговорил только после того, как за слугой закрылась дверь.

— Чем обязан столь почетному визиту?

Маркус обвел взглядом комнату, где все указывало на интимность их отношений, и скривил губы в насмешливой улыбке.

— Конечно, все очевидно, особенно теперь.

— Это был вопрос? — со скучающим видом спросил Наварро. — Неужели ты сомневаешься? Полагаю, тебя интересует, намного ли ты опоздал? Отвечаю: да, намного.

Кулаки второго мужчины сжались, и он шагнул к кровати, но остановился, услышав низкий гортанный смех.

— Ты всегда был наглым дьяволом, Рафаэль. Но не нужно мучить беднягу Маркуса. Он прошел сквозь муки ада этой ночью, так же как и я. Его раскаяние безгранично — или бесконечно. Не так ли, Маркус?

При напоминании о случившемся он отвернулся от Наварро.

— Кэтрин, — твердо сказал он. — Не могу передать, насколько я огорчен и сколь сожалею, что из-за меня ты испытала такой стыд и позор. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе забыть весь этот кошмар. Я осознаю, что это моя вина, только моя, и я готов всю жизнь ее искупать, если ты согласишься выйти за меня замуж.

Кэтрин не знала, что ответить. Прямолинейность Наварро смутила ее и породила рой беспорядочных мыслей. Больше всего ей хотелось остаться одной, разобраться в своих чувствах, прийти в себя, подумать в тишине о том, что произошло и что ей со всем этим делать. Но мужчина на кровати рядом с ней не дал Кэтрин возможности даже выразить эти мысли словами.

— Очень благородно с твоей стороны, — раздраженно сказал он Маркусу. — А впрочем, ты уже привык забирать женщин, которых я оставляю.

Даже Ивонна Мэйфилд онемела от такой вульгарной жестокости и оскорбительного намека. Кэтрин вдруг почувствовала, как внутри нее все трясется мелкой дрожью. Ее отвращение было таким сильным, что она отодвинулась от Наварро, который, как ни в чем не бывало, непринужденно прислонился к спинке кровати.

— Наварро… перед богом… — возразил Маркус, и его пристальный взгляд переместился на бледное лицо Кэтрин.

— Каким же защитником ты вдруг стал, а? — произнес Наварро. — Жаль, что мысль позаботиться о ее безопасности не родилась у тебя раньше. А сейчас (возможно, всему виной моя подозрительная натура) мне кажется, что твоя готовность к самопожертвованию вызывает сомнения, разве что, конечно, богатая жена, которую ты спас от определенного позора, будет вечно выражать тебе благодарность. Я считаю, что именно эти причины идеально характеризуют твой порыв, Маркус.

— Ты намекаешь, что я предложил Кэтрин выйти за меня замуж, чтобы завладеть ее состоянием? — возмутился Маркус, и от ярости его щеки покрылись пятнами. — Если бы не рана, я бы заставил тебя пожалеть об этих словах!

— Да брось ты. Пусть это тебя не останавливает. Я никогда не позволял таким пустякам мешать моему удовольствию.

— Mon Dieu![36] — вздохнула Ивонна Мэйфилд и подошла к другой стороне кровати, поближе к дочери. — А я почти завидовала тебе, моя бедная Кэтрин. Вот моя рука. Идем с нами. Не обращай внимания на этого варвара, на этого чертова Леопарда.

Но Наварро протянул руку и схватил ее за запястье.

— Не так быстро. Я думаю, Кэтрин покажется интересным то, что я должен сказать, — как, возможно, и вам, мадам, если вы вообще беспокоитесь о своей дочери. На бирже говорят, что Фицджеральд разорен, кредиторы поджидают его под дверью, а долговая расписка с его именем больше не принимается в игровых залах. Вам не приходило в голову, что этот человек тщательно спланировал компрометирующую ситуацию, в которой оказалась состоятельная девушка? Подумайте об этом.

— Не слушайте его, — сказал Маркус, растягивая слова. — Он завидует мне и сделает все, чтобы нанести ответный удар.

Наварро не удостоил его слова вниманием.

— Воспользовавшись моментом, он убедил Кэтрин поехать с ним на квартеронский бал, но не принял мер предосторожности для предотвращения сплетен, которые мог распустить кучер или те мужчины, которые, внимательно присмотревшись, могли бы ее узнать даже в маскарадном костюме. Вполне возможно, что так и было задумано: какой-нибудь его друг внезапно «узнал» бы ее и назвал имя. Ситуация оказалась бы такой же, как сейчас: в порыве раскаяния Маркус сделал бы Кэтрин предложение — но на сцене появился я. Однако он готов вынести даже это ради богатства, которым завладеет, если станет мужем Кэтрин.