Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сразу предупредила Никиту, что работаем мы в экстремальном режиме — времени до поступления осталось совсем мало, а значит, домашние задания будут большими и обязательными.
Перед вторым занятием я позвонила, и Никита отрапортовал, что сделал все. Я удивилась — слишком хорошо, чтобы быть правдой. Начала расспрашивать — и выяснила, что Никита просто отправился в магазин, приобрел решебник и переписал все оттуда. На вопрос, зачем же тогда идти в Высшую Школу Экономики — ведь придется пахать не по-детски! — он ответил: «Ну как, кореш пошел — и я за компанию».
Ученики с высокой степенью мотивации — радость для репетитора. Им изначально интересно. Они уже умеют самостоятельно думать. Они ждут нас с нетерпением и трясут, как грушу. Иногда нам кажется, что за занятия с ними грешно брать деньги. :– )
Но согрешить репетитору удается нечасто — потому что с большинством учеников мы встречаемся, как скорая помощь, когда у них уже все плохо. Мы говорили о том, как мастерски школьники угадывают ответы по глазам и мимике преподавателя. Иногда мне кажется, что они читают мысли, как заправские экстрасенсы. А ведь наша задача — научить подопечного думать! Помочь ему самостоятельно пройти путь от бессилия — к уверенности, сделать так, чтобы в его головушке что-то проснулось от летаргического сна, зашевелилось и загудело. Чтобы лед тронулся — репетитору приходится быть ледоколом.
Однажды мне пришлось готовить к сессии первокурсника академии МВД. Он занимался боксом, но при внешней могучести был очень инфантилен. Воспитывали его мама, тетя и бабушка. Когда этот рослый накачанный юноша входил в комнату, в ней становилось тесно. Но как только у него что-то не получалось — интеграл, например, не мог взять, — он смотрел на меня трогательным взглядом котенка и канючил: «Не зна-а-ю… ну помогите…»
И конечно, мне очень хочется помочь! Подсказать, направить, а еще лучше — сделать все самой, и при этом понравиться ученику, показать свой ум и отзывчивость, вызвать в нем симпатию и любовь, наконец! Ну хотя бы заполнить паузу. Да, действительно, — что могут подумать родители, не слыша бодрого монолога репетитора? Ведь не за молчание они мне платят?
Но мне приходится хитрить и лукавить. На тестировании я определяю тот ритм, в котором ученик может меня воспринимать. И работаю именно в этом ритме. Я даю задачу, которую ученик, подумав, сможет решить самостоятельно, и сижу с непроницаемым видом. Держу паузу — столько, сколько нужно. Я научилась не бояться пауз и существовать в них комфортно. Если молчание затягивается, я ухожу поливать денежное дерево или причесывать кота. Всем своим видом я показываю: а вот не подскажу, делай сам! Потому что ученики слишком привыкли, что за них все сделает кто-то: мама, сосед по парте, репетитор, которому заплатили, учительница, когда ей надоест ждать.
Я тоже специально даю задачи на только что пройденный материал и ухожу на три-пять минут. Когда сидишь рядом, у ученика возникает соблазн задавать вопросы и просить о помощи, вместо того чтобы думать и действовать самостоятельно.
Слышала и от учеников, и от коллег, что многие репетиторы сидят рядом и контролируют каждое действие, помогают, советуют. Считаю это в корне неверным. Впоследствии, оставаясь один на один с заданием, такой ученик теряется и говорит: «А без вас я не знаю, как делать!» Да иногда просто надо увидеть, где ученик ошибается, чего недопонял, и для этого надо дать ему написать СВОЁ.
Многие ученики словно боятся написать или высказать это самое «своё». Их испугали еще в младшей школе. На первом занятии они завязываются в узелок и закрывают тетрадь локтем, а доверительно общаться начинают только к четвертому-пятому.
Есть и другая категория — бойкие. На любой вопрос они мгновенно дают любой ответ. Говорят много и не думая. «Чему равен косинус нуля? — Пи. — Почему Пи? — Ну дык не десяти же!» Это — тоже защитная реакция ученика против школьной системы, его самодельная стратегия выживания.
Потому что школьная система грузит человека ответами на вопросы, которых он еще не задавал, и дает эти ответы слишком быстро — лишая ученика удовольствия самому их найти.
Хотите, дорогие коллеги, — проведем эксперимент.
У вас три спички. Не добавляя спичек и не ломая их на части, сделайте из трех четыре.
Пока не сделаете из трех спичек четыре — дальше не читайте! :– )
И, пока вы ищете решение, понаблюдайте за собой и за теми мыслями, которые возникают в вашей голове. И разве не хочется бросить дурацкое занятие и заглянуть в ответ?
А может быть, задачу про спички вам рассказали в первом классе? Так у меня еще есть!
Соедините девять точек четырьмя прямыми линиями, не отрывая ручки от бумаги.
* * *
* * *
* * *
И наблюдайте, пожалуйста! За тем, как придет мысль: «Ну я же гуманитарий, что с меня взять!» За неожиданным страхом — ну что же я, такой крутой и умный, не могу отгадать простую загадку! За желанием найти в условии ошибку, послать автора по известному адресу или поискать решение в Интернете. И за тем редкостным кайфом, который вас посетит, когда вы все-таки решение найдете!
Вот оно! Эта радость победы, которой школа лишает ученика — постоянно, ежедневно, из года в год! А взамен одаривает умением гадать по глазам, имитировать понимание и признаваться в собственной немощи: «Ну помогите! Не получается!»
Школа учит действовать по шаблону. Задача должна решаться так, как рассказывали на прошлом уроке. Или «по схеме», или «по формуле», или так, как ее решил сосед. И если не решается — ученик зависает! Он не знает, что делать дальше. Он привык создавать видимость прилежной работы. Я уже говорила, что он верит в «формулы», как дикарь — в магические амулеты.
Значит, наша задача — дать ученику алгоритм поиска и проверки решения. Научить его самостоятельно думать. Помочь хоть раз почувствовать этот кайф от победы — а дальше ученик будет стремиться к нему сам.
Но как? Есть ли какие-то особенные секреты, способы достижения понимания, приемы, обучающие ученика искать решение или развивающие его самостоятельность? Из каких атомов состоит философский камень, спрятанный в кармане репетитора, и как передать его рецепт?
Не всегда ученик на первом или втором занятии готов включиться в работу. Возможно, он просто к ней не привык. И очень редко верит, что у него вообще что-то получится.
И мне тоже часто приходится работать «позитивным психологом». Я терпеть не могу бессилья, виноватых признаний в собственной слабости, жалобных взглядов, мазохистских «не знаю, не могу, не вижу и не помню…» Я безжалостна. Я точно знаю, что жизнь этих ребят не будет легкой — хотя бы потому, что они родились в России. Им придется быть сильными. Строить и кормить семьи, поднимать бизнес, воспитывать в себе силу духа и человеческое достоинство. Ну куда они пойдут со своими «не знаю», «не могу» и «не получается»?