У нее на лбу полыхало алое пятно, словно она приложилась к горячему утюгу. Солнце было неласково к ней, как и ко всем рыжеволосым людям с очень бледной кожей.

— Китти, ты зря не пользуешься солнцезащитным кремом, — сказал он по-отечески строго.

Клод, знающий о своем поразительном сходстве с Миком Джаггером и активно работающий на поддержание этого счастливого генетического совпадения, принес большую бутылку минеральной воды и два стакана. Джо схватился за эту возможность протянуть время и избежать разговора о стихотворении, которое он запихал под кровать к тараканам и т. д.

Он обратился к Китти:

— Ты заказывала воду?

Она покачала головой и мрачно взглянула на Клода. Джо слышал свой голос, отчитывающий насупленного официанта, словно издалека:

— Что плохого в воде из-под крана?

Клод посмотрел на него с откровенной неприязнью:

— В воде из-под крана полно гормонов.

— Неправда. Бутилированная вода — это просто уловка, чтобы вытянуть из туристов побольше денег.

Джо услышал, как Клод рассмеялся. Кроме смеха и пения птиц не было слышно вообще ничего. Смеха, пения птиц и нервного гула, исходившего от Китти Финч, которая и сама была птицей или неким странным сказочным существом. Он не мог заставить себя на нее посмотреть и поэтому впился глазами в Клода:

— Скажите мне, сэр, у вас в стране не умеют качественно обрабатывать воду, чтобы ее можно было спокойно пить?

Клод, расфуфыренный, как низкопробный сутенер, демонстрирующий новые бриллиантовые запонки, молча открыл бутылку с ледяной водой и направился к собакам, которые дрыхли в тени под каштаном. Он подмигнул Юргену и наполнил водой из бутылки собачьи миски, стоявшие там же. Собаки не проявили особенного интереса. Пару раз равнодушно лизнули воду и опять улеглись спать. Клод потрепал каждую по голове и вернулся в кафе. Когда он в следующий раз вышел из кухни, он принес Джо стакан с теплой и мутноватой водой из-под крана.

Джо поднял стакан к свету.

— Как я понимаю, — обратился он к Юргену, который так и возился с веревкой, — эту воду берут из вонючих болот. — Он осушил стакан одним глотком и поставил его на стол. — Это вода. Она содержится в океанах и полярных льдах… В реках и облаках… Вода…

Клод щелкнул пальцами под носом английского поэта:

— Благодарю вас, месье, за урок географии. Но нам интереснее узнать, прочитали ли вы стихи нашей подруги? — Он указал на Китти. — Она нам говорила, что вы — известный и уважаемый поэт, и вы так любезно пообещали ей изложить свое мнение о ее скромных попытках стихосложения.

Джо все же пришлось посмотреть на Китти. Ее серые глаза, иногда становившиеся почти зелеными, сияли на обожженном солнцем лице как-то особенно ярко. Похоже, ее ничуть не смутило непрошеное выступление Клода в ее поддержку. Она была вполне довольна и даже, кажется, благодарна. Джо подумал, что на данный момент это был худший день за весь отпуск. Он уже староват для таких развлечений и слишком занят, чтобы терпеть общество идиотов, неравнодушных к его персоне и совершенно ему не интересных.

— Это конфиденциальный разговор двух писателей, — тихо проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Китти залилась румянцем и уставилась себе под ноги.

— Ты считаешь, что я писатель?

Джо нахмурился:

— Да. Вполне вероятно, что да.

Он нервно взглянул на Юргена, который, кажется, полностью потерялся в хитросплетениях своей веревки. Собаки теперь жадно лакали дорогую бутилированную воду из щербатых глиняных мисок. Клод ушел внутрь кафе, где накануне повесил плакат с Чарли Чаплином, стоящим с выбеленным лицом в круге света и держащим тросточку между ног. Внизу было написано: Les Temps modernes. Под плакатом стоял резиновый надувной инопланетянин с гирляндой из пластикового плюща, обернутой вокруг шеи. Клод скрылся в кухне и принялся жарить в утином жире вчерашний картофель, то и дело поглядывая в окошко: чем там занимается Китти-Котя с английским поэтом?

Китти наклонилась и прикоснулась к плечу Джо. Это был странный жест. Как будто она проверяла, здесь ли он.

— Я собрала все твои книги.

В ее голосе слышалась смутная угроза. Как будто он ей что-то должен лишь потому, что у нее есть его книги. Ее непричесанные медно-рыжие локоны, рассыпавшиеся по плечам, напоминали чудесный сон, который он выдумал, чтобы себя подбодрить. Как у нее получается вмещать в себя столько чарующей красоты? От нее пахнет розами. Она мягкая, тонкая, гибкая. Интересная, милая и прелестная. Она любит растения. У нее зеленые пальцы. Или, если точнее, зеленые ногти. Она восхищается им, жаждет его внимания и интригует его. Можно было и не читать ее стихотворение, потому что он уже понял, о чем оно и зачем.

Клод, непривычно смиренный и беспристрастный, принес им зеленый салат и жареный картофель. Джо взял ломтик картошки и окунул его в горчицу.

— Я все думал о твоем названии. «Заплыв домой».

Его голос звучал беспечно. Намного беспечнее, чем он себя ощущал. Он не стал говорить, что именно думал о ее названии. Прямоугольный каменный бассейн на территории виллы напоминал ему гроб. Плавучий открытый гроб с подводной подсветкой, которую Юрген ругал нехорошими словами, пока возился с заменой лампочек. С их приезда ему пришлось менять лампочки уже дважды. Бассейн был просто ямой в земле. Могилой, залитой водой.

Два желтых шелковых параплана парили среди гор. Деревня как будто вымерла. На узких булыжных улочках не было ни души. Парапланы спускались к реке, хотя обычно они приземлялись на базе в пяти километрах отсюда.

Китти набила рот салатными листьями. К ней подошла тощая кошка, потерлась о ноги. Китти бросила ей несколько ломтиков картошки. Потом легла грудью на стол:

— В этом году со мной что-то случилось. Я стала многое забывать.

Она нахмурилась, и он заметил, что обгоревшая кожа у нее на лбу уже пошла волдырями.

— Что забывать?

— Я не пы-пы-пы-пы…

Она была не поэтом. Она была чистой поэзией. Ему показалось, что она сейчас переломится пополам. Он подумал, что она вы-вы — вы-вы-влюбилась в него именно из-за его поэзии. Это невыносимо. Он просто не выдержит. Она все еще пыталась вспомнить, как сказать «помню».

Если он даже не может поговорить с ней о ее стихотворении, тогда какой от него толк? С тем же успехом он мог уехать в деревню и открыть лотерейный киоск на сельской ярмарке. Мог бы забросить поэзию и писать повестушки о годах заката империи с непременным участием пыльного черного «Хамбера Снайпа» и его верного давно состарившегося шофера.

Она была проницательным читателем, она пребывала в непреходящей тревоге, ее донимали мысли о самоубийстве, но, опять же, каким видится его читатель ему самому? Должен ли он непременно питаться зеленью и овощами, иметь постоянный ежемесячный оклад, отчислять часть зарплаты в пенсионный фонд, пользоваться абонементом в спортзал и скидочной карточкой в любимом супермаркете?