Через секунду в памяти услужливо всплыла фотография на странице популярного еженедельника «Ведомости».

– Чему обязан приходом журналиста? – Ковалев неприязненно поморщился. Только писак не хватало на его голову!

– Я хочу попросить вас об услуге, – Лика присела на стул и посмотрела на следователя такими огромными, полными мольбы зелеными глазами, что Тимофей Аркадьевич быстро отвел взгляд. – Дело в том, что Веста Каширцева работала в агентстве «Supermodels», которым руководит моя подруга…

Смысл Ликиного рассказа улавливался Ковалевым не без труда. «Бук»,[7]«кастинг», «дефиле»…

«Навыдумывали словечек, – мысленно ругался Тимофей Аркадьевич – По-русски говорить надо!»

Когда Лика замолчала, Тимофей Аркадьевич с трудом сдержал желание расхохотаться. Вот наивное создание! Да ни один следователь не согласится на такую просьбу. Конечно, ее привел Седов, малышка не нарушала закон, это все замечательно. Но в рамках уголовного дела все равно надо проводить следственные действия. Несмотря на любую протекцию!

– Значит, так, Лика, – Ковалев старательно закосил в сторону. Глазищи у Вронской – как у ведьмы. Погибнуть в таких можно. – Сделать для вас я могу немногое. Версия, связанная с профессиональной деятельностью потерпевшей, не является главной. У нас есть основания подозревать, что убийство девушки было совершено по другим мотивам. Тем не менее я все равно намерен допросить вашу подругу. И оперативники побеседуют с сотрудниками агентства. Единственное, что я могу для вас сделать, – это завершить этот этап как можно быстрее. Если ничего подозрительного не обнаружится – я не буду брать с президента агентства подписку о невыезде. Это все, на что вы можете рассчитывать.

Лика улыбнулась, старательно скрывая разочарование, которое все равно отразилось на погрустневшей мордашке.

– Спасибо вам большое, – сказала она.

От ее взгляда Тимофей Аркадьевич вновь смутился…

Париж – Канн, декабрь 1919 года

Голова. На ней терновый венец боли. Мира больше нет. Только иголки, впившиеся в череп. И во рту отчетливый привкус крови. Надо немного поспать.

Принятое снотворное не помогает. Наконец легкие волны полудремы подхватывают Габриэль, уносят все дальше и дальше. Но – какая тяжесть, затылок словно чугунный. Отчаянный стук в дверь отдается в ноющих висках.

– Мадемуазель Шанель! Мадемуазель! Вас спрашивает Леон де Лаборд!

Габриэль с трудом приподнялась на постели. Такого встревоженного лица у верного слуги Жозефа Леклера она никогда прежде не видела.

Облизнув пересохшие губы, Коко быстро спросила:

– Что случилось?

Жозеф скорбно помолчал и вновь напомнил:

– Леон де Лаборд ожидает вас.

Слуга повернулся, чтобы уйти, но Габриэль остановила его:

– Подожди. Мне не до сборов.

В белой атласной пижаме, опираясь на руку Жозефа, Габриэль спускалась по лестнице, не чувствуя холода каменных ступеней, обжигающего босые ноги.

Леон бросился ей навстречу, легонько коснулся ладони и неуверенно попросил:

– Присядь. Пожалуйста, присядь.

Габриэль, несмотря на сжимавшие сердце нехорошие предчувствия, слабо улыбнулась. Ее старый приятель, частый гость Руайо, никогда не расставался с каскеткой. И сейчас жокейская шапочка скрывает русые вьющиеся волосы.

Дождавшись, пока Габриэль опустится на диван, Леон глухо произнес:

– Бой попал в аварию. Машина загорелась. Артур в тяжелом состоянии, и ты понимаешь… может случиться всякое…

Глаза Габриэль, готовые брызнуть слезами по любому поводу – когда вдруг рвалось в руках тонкое отделочное кружево, когда капризничали швеи, когда подводили поставщики тканей, – глаза Габриэль остались сухими.

Она все поняла. Боя больше нет. Его нет уже почти два дня. Именно тогда возникла невыносимая головная боль, а слюна во рту отчего-то стала отдавать кровью.

Жозеф бросил укоризненный взгляд на гостя и тихо сказал:

– Что уж теперь… Надо сказать. Мадемуазель, месье Кейпл скончался на месте.

Когда появились силы, чтобы подняться, Габриэль, знаком остановив бросившегося на помощь Жозефа, дотащилась до своей комнаты.

Надо быть сильной. Бой любил ее сильной. Она будет такой. Ради него.

Через пару минут Габриэль уже стояла перед Леоном – в дорожном костюме, маленькой черной шляпке, с небольшим саквояжем в руках.

– Поехали, – коротко бросила она.

Де Лаборд неуверенно на нее посмотрел и пробормотал:

– Сейчас ночь. Давай отложим поездку до утра. И потом, Коко… Ты подумай, стоит ли вообще ехать. На похороны соберутся родственники, в том числе его жена.

Габриэль медленно пошла к двери. Леону не оставалось ничего, кроме как распахнуть ее. А потом помочь разместиться в салоне «Ситроена», уже украшенном в честь приближающегося Рождества еловыми веточками.

Желтые прожекторы фар будили сонные парижские авеню и бульвары, но Габриэль этого не замечала. В глазах стоял Артур, веселый, улыбающийся, ее мужчина, ее любовь.

…Открытый при помощи Кейпла на рю Камбон бутик стал быстро приносить доход. Артур был счастлив, а значит, была счастлива и Габриэль. Он дал ей все, о чем прежде и не мечталось. Их принимали в лучших домах Парижа. Они не пропускали ни одной театральной премьеры. Но, самое главное, его квартира на бульваре Мальзерб стала домом , и в этом маленьком мире царили любовь и покой. Габриэль удивлялась – ей больше не хочется щелкать ножницами, моделируя прямо на заказчице силуэт платья. Есть кое-что куда увлекательнее работы. Быть с Артуром, целовать его губы, чувствовать, как он сжимает ее в объятиях, – вот оно на самом деле какое, настоящее счастье. Но для Боя – Габриэль это интуитивно понимала – было очень важным, чтобы «Chanel Modes» всегда пользовались авторитетом. Хороший бизнесмен, он тоже хотел видеть в Габриэль человека, умеющего «вести дела». Прежде Этьен настаивал, чтобы его женщина разбиралась в видах аллюра. Теперь Бой мечтал о платьях Шанель как высшем проявлении парижского шика. Габриэль всегда старалась угодить своим мужчинам.

В 1913 году открылся бутик в приморском Довиле. Габриэль полагала, что это позволит расширить клиентуру среди представительниц высшего света, не только француженок, но, возможно, и русских дам, приезжающих на курорт. И с раздражением думала о том, что ей опять придется мучиться с отделкой из валансьенских кружев, с длинными батистовыми платьями, уродующими грудь корсажами. Клиентки капризны. И консервативны. Хотя разве не проще надеть туфли с круглым мыском на низком каблуке? Они выглядят более элегантно, чем остроносые ботинки, их не надо шнуровать специальным крючком с посторонней помощью… А Артур… Позднее Габриэль поймет – он предчувствовал войну. И опустевший Париж, и наплыв в Довиль. В начале войны Габриэль охватила безумная паника. Все спешно бежали из курортного городка. Магазины закрывались. Запустение пришло на еще совсем недавно оживленные улицы. Она телеграфировала Артуру, спрашивала его совета. Ответ пришел очень короткий: «Обязательно продолжай работать». Бой оказался совершенно прав. Убегая от линии фронта, вся парижская знать вскоре собралась в Довиле. Шла война, мерзкие «боши» наступали, но разве это причина для дамы отказываться от нового платья? Но все же, все же – была война, и это не могло не наложить свой отпечаток. Опасность, тревога и переживания изменили вкусы женщин. Они больше не хотели громоздких конструкций, их раздражала изысканная отделка, и тогда Габриэль рискнула предложить клиенткам то, что носила сама. Прямые юбки, чуть приоткрывающие щиколотку, блузы, жакеты. Вскоре перед бутиком на авеню Гонто-Бирон пришлось вынести столики. Внутри помещения принять всех желающих сделать заказ было невозможно. Швей тоже катастрофически не хватало.