Он одобрительно усмехнулся.

– Я вижу, вы не привыкли церемониться с собеседниками.

– Я ваш адвокат, мистер Хоторн, а не любовница, которой приходится тешить самолюбие мужчины самой безудержной лестью, лишь бы сохранить его расположение.

К ее удивлению, ухмылка на его лице сменилась приступом смеха.

Прежде чем он успел что-либо ответить, она продолжала:

– Но если удача нам улыбнется, то уже на следующей неделе мы сможем отпраздновать ваше оправдание большим жюри.

В его глазах промелькнул тот же самый чувственный блеск:

– И как мы его отпразднуем, советник?

Сердце в ее груди подскочило, и ей пришлось откашляться, прежде чем она смогла выбросить его слова из головы и заговорить снова:

– Давайте лучше перейдем к следующему вопросу.

Она уселась за письменный стол. Лишь тогда Лукас последовал ее примеру. Этот человек казался ей сплошным клубком противоречий. Манеры настоящего джентльмена при образе жизни негодяя. Кем же он был в действительности?

– Мисс Кендалл?

Элис не без труда оторвалась от своих мыслей.

– Вы что-то сказали? – напомнил он, его полные чувственные губы все еще были растянуты в усмешке.

Сказала? Ее мозг лихорадочно заработал. У него хватило дерзости улыбнуться.

– Если не ошибаюсь, мы собирались продолжить разговор по поводу большого жюри.

– Ах да, – еле выговорила она. – Как я уже говорила, необходимо завоевать их доверие. А для этого вы, прежде всего должны надеть костюм.

Лукас взглянул на свою одежду.

– Насколько я могу судить, как раз его я сейчас и ношу.

Элис окинула придирчивым взглядом его модный сюртук с закругленными фалдами, и ей не пришлось напрягать память, чтобы вспомнить желтовато-коричневые брюки, которые сидели как влитые на его упругих бедрах. Черный пиджак был точно скроен для его статной фигуры.

– Я имею в виду настоящий костюм, мистер Хоторн, а не какой-то… наряд игрока, более уместный в доме терпимости, чем в зале суда.

Его губы подергивались от едва сдерживаемого смеха:

– Я не уверен в том, разумно ли принимать советы касательно гардероба от женщины, которая носит мужскую рубашку, да еще называет это последним веянием моды.

– Остроумно. Но я говорю сейчас не о вкусах, а о том, как наилучшим образом представить вас присяжным. Вам нужно будет пойти в какой-нибудь хороший магазин готовой одежды – например, к Джордану Маршу – и купить там скромный темно-синий костюм. Ничего слишком экстравагантного. Ничего специально сшитого на заказ у дорогого портного. Выберите себе что-нибудь недорогое, но приличное, что может себе позволить купить любой из присяжных. Скажем, один из ансамблей в духе принца Альберта[6]. Пиджак, жилет и брюки подойдут вам идеально.

Лукас выглядел недовольным, поскольку он, без сомнения, уже нарисовал в своем воображении длинный мешковатый сюртук и жилет, из-под которого почти не виден воротник.

– Ансамбли обычно носят женщины, мисс Кендалл, – сухо отозвался он, поднявшись с места.

– Ансамбль, гарнитур. Называйте это как вам угодно, только позаботьтесь о том, чтобы он на вас был. И еще цилиндр.

– В следующий раз вы потребуете, чтобы я взял с собой трость.

– Ни в коем случае. Вы будете похожи на шута.

– А в костюме времен принца Альберта я не буду похож на шута?

Она поднялась с места, одарив его пронзительным, уничтожающим взглядом:

– Нет. Вы будете выглядеть как приличный, всеми уважаемый человек, не способный задушить бедную девушку в темном переулке.

Тишина прорезала комнату.

– Неужели вы не можете не касаться этой темы?

Он нарочито растягивал слова, однако она заметила его скрытое возбуждение.

– Нет, мистер Хоторн, потому что это единственная причина, по которой мы находимся здесь. Вам лучше к этому привыкнуть. Кларк Киттридж будет повторять то же самое при каждом удобном случае, так же как и мой отец. А теперь не угодно ли вам продолжить?

– Как хотите, – отозвался он сухо.

Элис бросила на него беглый взгляд, прежде чем вернуться к своим заметкам:

– Наденьте неброский галстук, простые ботинки и сделайте стрижку.

– Я не стану стричь волосы.

Элис вздохнула. Белокурая прядь выбилась из поспешно собранного на затылке пучка, и она гневно заправила ее за ухо.

– Вы что, намерены сопротивляться мне на каждом шагу?

– Я не понимаю, при чем здесь волосы.

– Они слишком длинные, и даже если вы оденетесь как самый скромный и трудолюбивый молодой человек во всем городе, ваши волосы будут красноречиво свидетельствовать о том, что вы не работаете с утра до ночи на фабрике, на мельнице или в типографии, зарабатывая себе на хлеб насущный. И если вы не будете в точности следовать моим указаниям, я не стану больше ни секунды заниматься этим делом. Итак, выбирайте: либо я, либо ваши волосы.

Воздух в комнате наэлектризовался и потрескивал от напряжения, пока он смотрел на нее в упор – как ей показалось, целую вечность. Элис была почти уверена, что он выберет свои волосы, и не знала, радоваться ей или сокрушаться. Однако его следующие слова совершенно ошеломили ее:

– Вы когда-нибудь были близки с мужчиной, мисс Кендалл?

У нее возникло такое ощущение, словно она проглотила целый арбуз.

– Что? – пролепетала Элис.

– Я спрашиваю, были ли вы когда-нибудь…

– Я прекрасно вас слышала.

Лукас пожал плечами, на его губах снова появилась прежняя самоуверенная улыбка.

– Вот уж это вас совершенно не касается.

– Верно, – согласился он. – Просто я подумал, что малая толика плотских удовольствий способна убрать это страдальческое выражение с вашего лица.

– Страдальческое? Да будет вам известно, сэр, что причиной этого выражения являетесь вы, а вовсе не отсутствие у меня… связей!

– Ах, стало быть, вы все же были близки с мужчиной.

– Нет!

– Я так и думал. – Голос его понизился до-хрипловатого шепота. – Если вам угодно, я буду рад ввести вас в курс дела.

При этих словах она чуть было не взорвалась.

– Мы с вами адвокат и клиент, мистер Хоторн, а не двое влюбленных дурачков, которые тайком целуются под листьями комнатной пальмы.

Лукас едва заметно усмехнулся.

– Говоря по правде, я думал о вещах, не столь невинных. Впрочем, – он окинул взглядом помещение, – несмотря на то, что я не вижу здесь ни одной комнатной пальмы, – тут он снова посмотрел на нее, озорной блеск в его глазах померк, – я позволю вам себя поцеловать.