«Главный мистик», — понял Целест. Он сочувствовал напарнику: по крайней мере, женщина-воин не обжигает его. От эмпатии скрыться сложнее.

На фоне колоритных Магнитов еще двое — какой-то кривенький и словно побитый молью человечек, беспрестанно поправляющий золотую оправу очков, и совсем уж непримечательный мужчина — мышиного цвета волосы, лучики морщин вокруг глаз и серый костюм, — терялись совершенно. Однако Целест сообразил, кто они.

Главы Совета, ют кто. Воин, мистик, теоретик и ученый.

«Твою мать, — за неимением сигареты в который раз прикусил палец. — Чем мы так уж… отличились?»

Рони тер виски, будто тщась избавиться от приступа мигрени. Вопросительную паузу спустя откашлялся и начал мужчина в костюме:

— Мое имя Флоренц. Мы с коллегами, госпожой Дек-строй, — женщина-воин коротко хмыкнула, а пламя взметнулось к потолку, — господином Горацием, — в сморщенных от книжной и компьютерных пыли пальцах теоретика скользнули, едва не упав на пол очки; Целест подумал: он наверняка опасается своих «коллег», — и господином Винсентом, — мистик среагировал не более каменной глыбы, — …в течение нескольких дней обсуждали ваш поступок…

«Да вранье. — Целест уставился с вызовом на всех четверых. Конечно, его мысли услышаны, пускай. — Вы, Главы Совета… о каких-то удравших среди ночи мальчишках? Смешите мои тапочки!»

Новая пауза. Рони закрывается. Целест сравнил его со страусом — жаль, нет песка; но не винит в трусости: ему тяжело из-за того, что более могущественная воля поглощает его собственную.

— Вы нарушили Кодекс Гомеопатов, — продолжал ученый-Флоренц.

— Чем? Что смылись в Пестрый Квартал? — Целест так и стоял на четвереньках. Дурацкая поза, надо сказать. Двусмысленная. Он сел, скрестив ноги.

— Это незначительное нарушение. Но вы применяли воздействие на людей при призыве, — подал голос Гораций, он слегка заикался. — Кодекс Гомеопатов предписывает: минимизировать количество жертв со стороны мирного населения… Вы же использовали посетителей бара… кхм… «Кривоногий Джо» в качестве пушечного мяса…

— Ложь. — Целест стукнул кулаками по каменному полу, разбежалось несколько трещин. Декстра ухмыльнулась со странным подобием… одобрения? — Одержимый их наизнанку выворотил. Если бы мы возились с полу-трупами, сдохли бы сами и его не… в общем, мы действовали единственным возможным в рамках создавшейся ситуации методом.

Откуда-то в конце фразы прорезался канцелярит. Целест удивился, едва не сплюнул. А впрочем, с Главами наверняка так лучше.

А еще…

Целест сильнее всего боялся подумать о «а еще». Пока здесь этот моржеподобный Винсент, ни единой мысли о том, что Рони…

— У нас не было выбора, — подтвердил тот и коснулся запястья Целеста. Предупреждал. Он улыбнулся главному мистику: — Вы ведь все знаете, господин Винсент. От вас нельзя скрыться.

Рони был кварцевой статуэткой — прозрачной; ни образов, ни ощущений не осталось собственных, затаенных, личных, — ничего, кроме гладкого стеклистого холода. В каком-то смысле это было приятно. Он знал, что виновен — он, не Целест, и плюс воздействие на стражей, и Вербена…

«Зато Целеста отпустят».

Он снова улыбнулся Винсенту. Если бы знал древнюю религию, то сравнил бы себя с кающимся грешником у Престола Господня, а так — просто улыбался, расслабленно и мирно.

— Они правы, — разлепил губы главный мистик. — Они поступили верно.

— А самоволка, — добавила Декстра, демонстрируя гладкие зубы, — Сущие пустяки. Не знаю как вы, господа, но мы с Винсентом настаиваем не на наказании, но на повышении этих двоих. Если что, запишите рыжего под мою ответственность.

Теоретик все-таки выронил свои очки. Они разбились на тысячу крохотных осколков, один царапнул лодыжку Целеста.

— Самоуправство! Вы переступаете через Кодекс! Вы не имеете права… требую справедливой кары нарушителей. — Дыхание сбилось, он закашлялся. — Я настаивал бы на изгнании! В крайнем случае — на публичной порке, в количестве не менее сорока плетей!.. С последующим понижением и перенаправлением… например, в Северные Пределы…

Рони тихонько ойкнул. Будто щенок, которого пнули грубым сапогом.

Декстра вновь оскалилась. Огненная Тигрица, таково было ее прозвище, и она приготовилась грызть глотку. Целест невольно тронул собственный кадык.

— Рыжий. А ну, собери этому зануде очки.

Целест даже пикнуть не успел насчет «нейтрасети», недостатка ресурса, да и этих дурацких осколков много, как их собрать в цельное стекло — никакого магнетизма (неважный каламбур) не хватит.

Он подчинился. Очки — тоже.

Декстра помахала очками перед носом Горация:

— Как вам? Магнитами такого уровня не разбрасываются, господин теоретик.

— Она права. И я поручусь за Иеронима Тарка, — добавил главный мистик и, видимо считая свою фразу точкой в разговоре, сорокаведерной бочкой выкатился из камеры. Целест по-рыбьи хлопнул ртом и некстати отметил, что впервые слышит семейное имя Рони. Как-то не называл, а спросить в голову не приходило…

Гораций сжал кулаки.

— Господин Флоренц, а вы на чьей стороне?

— Как ученый, я могу подтвердить проявленный дар у обоих, — начал Флоренц, и теоретик, не признав поражения, ретировался вслед за Винсентом. Декстра расхохоталась, смех ее напоминал скрежет ножей друг о друга.

— Ну и цирк. Ребята, надеюсь вам понравилось, — пламя на ее голове изогнулось указателем на дверь. — Но теперь все в порядке. С сегодняшнего дня вы — элита Магнитов… Флоренц, пнешь зануду, чтобы выписал пропуски?

— …А потом ржали уже мы. Рони, ты тоже. Не отмазывайся!

— Нервное. Я тогда впервые ощутил ресурс Винсента. Будто… — Рони задумался, и щелкнул пальцами, будто порываясь забрать у Целеста сигарету, — …платяной шкаф на спину поставили.

Они часто вспоминали события почти пятилетней — юбилей в ноябре — давности. «Брачная ночь», перевод с нижней ступени Магнитов на высшую — единым рывком, словно на крыльях взлетели. Знакомство.

«С Вербеной». — И в зеленых глазах Целеста вспыхивали лунные блики.

«С Элоизой». — И Рони сглатывал ванильно-медовую слюну.

В Лилейном сквере лилий не росло, зато процеживали прохладные уже солнечные лучи вязы, клены и каштаны с побурелыми «свечами» и разлапистыми листьями. Солнечные пятна поблескивали на траве, узких уютных тропинках и крышах маленьких кафе горстями золотых. Солнце подкидывало монетку-другую и Целесту, отчего волосы его загорались пламенем, не хуже, чем у Декстры. А Рони неизменно жмурился. Он не любил слишком яркого света.

Неподалеку шелестел древний Дунай — когда-то, читал Целест, до эпидемии, река была грязной, промышленной. Теперь Виндикар берег ее; вредные производства и ядовитые фабрики стыдливо, словно мусор под ковер, прятались в Пределах.