Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Я встретился с нею в красивом саду...» — затянул он.
В том состоянии, в котором была София, ей показалось, что у него самый прекрасный голос, который ей только доводилось слышать.
— Ты настоящий ангел, дедушка. Настоящий ангел, — нетвердым голосом пробормотала она, и ее глаза затуманились.
Они не знали, да и не очень-то заботились о том, сколько времени провели в сарае. Как только Дермот осушил бутылку до конца, они решили отправиться домой.
— Шшшш! — приложив палец к губам, прошептала София, однако руки ее не слушались, и вместо этого палец коснулся носа.
— О! — удивленно воскликнула она, глядя на то, как дрожит палец.
— Не вздумай издать хоть звук, — предупредил внучку Дермот. — Ни единого слова!
Он громко расхохотался.
— Девчонка, я просто не могу поверить. Ты выпила всего несколько глотков, и что с тобой стало?
— Шшшш! — снова произнесла она, цепляясь за него, чтобы удержать равновесие. — А ты выпил целую бутылку. Удивительно, как это ты все еще стоишь на ногах. Целую бутылку! — с чувством повторила она.
Они медленно направлялись домой в сумерках.
— «Я встретился с нею в красивом саду...» — снова запел он, и София стала подпевать ему не в такт.
Когда они подошли к двери, та вдруг открылась сама собой.
— Сезам, откройся! — воскликнул Дермот.
— Бог ты мой! Сеньор О'Двайер! — запричитала Соледад. — Сеньорита София!
Она не могла поверить своим глазам. София стояла вся раскрасневшаяся и с глупейшей улыбкой на лице.
Соледад быстро спровадила ее в комнату. Дермот поковылял в другом направлении. Когда он проходил мимо Анны через гостиную, Соледад услышала, с каким ужасом вскрикнула хозяйка.
— Боже милосердный! Отец! — начала кудахтать Анна.
Затем послышался треск и грохот. Очевидно, пустая бутылка упала и разбилась о кафель. Соледад не стала слушать, что будет дальше, и тихо притворила за собой дверь.
— Дитя мое, что ты натворила? — воскликнула она, когда они оказались в безопасной тишине ее опрятной комнаты. София лишь ухмыльнулась в ответ.
— «Я встретился с нею в красивом саду...» — запела она.
Соледад стащила с нее одежду и набрала горячей воды в ванну.
Потом заставила ее выпить стакан воды, смешанной с солью. София наклонилась над туалетом, ее вырвало, и она словно избавилась от охватившего ее огня. Сначала спиртное дало ей ощущение безграничной свободы, но оно быстро прошло, оставив лишь горький привкус и чувство жалости к себе. После теплой ванны и чашки горячего молока Соледад уложила Софию в постель.
— О чем только ты думала? — На румяном загорелом лице Соледад появились морщинки.
— Я не знаю. Так случилось, — простонала София.
— Тебе повезло, что ты опьянела всего от нескольких глотков. Сеньору О'Двайеру придется помучиться, прежде чем он протрезвеет, — воскликнула Соледад. — Я пойду сказать сеньоре Анне, что ты плохо себя чувствуешь.
— Ты думаешь, она поверит?
— А почему бы нет? От тебя уже не пахнет спиртным, так что тебе просто повезло, что ты не попалась. Представляешь, какие неприятности могли бы тебя ожидать?
— Спасибо, Соледад, — тихо вымолвила София, когда горничная направилась к двери.
— Я уже привыкла к тому, что мне приходится покрывать твоего дедушку, но я и подумать не могла, что когда-нибудь придется покрывать тебя, — буркнула она, и ее тяжелая грудь заколыхалась под униформой.
София уже почти заснула, когда дверь отворилась и вошла Анна.
— София, — тихо позвала она дочь. — Что с тобой? — Анна пощупала лоб девочки. — Похоже, это лихорадка. Бедняжка.
— Мне будет лучше утром, — пробормотала София, виновато выглядывая из-под одеяла.
— В отличие от твоего дедушки, которому и завтра будет плохо, — резко отозвалась Анна.
— Он тоже заболел?
— Заболел? Думаю, сейчас ему хотелось бы быть скорее больным, — уперев руки в бока, устало ответила Анна. — Он снова пил.
— О!..
— Я не знаю, где ему удается прятать это проклятое виски. Стоит мне найти одну бутылку, как он тут же находит себе другую. Однажды это убьет его.
— А где он?
— Храпит в своем кресле.
— Мама! — воскликнула София, которая хотела, чтобы мама привела его в чувство, как это только что сделала с ней самой Соледад.
— Это его вина. Я так часто предупреждала его, что не стану помогать ему сейчас.
— Ты так и оставишь его в кресле?
— Да, я оставлю его в кресле, — резко отозвалась Анна. — А что ты мне предлагаешь сделать?
— Я не знаю. Может, надо уложить его в постель и дать горячего молока, — с надеждой в голосе произнесла София, но мама лишь посмеялась над ней.
— Не думаю, что это поможет. А теперь, — ее голос изменился, — я хотела поговорить о том, что мне рассказал Августин.
— Что?
— Он сказал, что ты вела себя сегодня не очень вежливо.
— Вежливо? Августин и я играли в трик-трак, и он выиграл. Он должен быть доволен, как слон.
— Речь не об этом, и ты это прекрасно знаешь, — напряженно выговорила Анна. — Нет ничего отвратительнее, когда человек выходит из себя после поражения. Он сказал, что ты выскочила из комнаты, оставив у всех неприятный осадок в душе. Пусть это будет в первый и последний раз, понятно?
— Августин преувеличивает. А что говорит Рафа?
— Я не хочу вдаваться в подробности, София. Просто не допускай такого поведения снова. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я плохо воспитала своих детей. Я понятно выразилась?
— Да, — машинально ответила София.
Она подумала: «Августин — зануда и обманщик, к тому же еще и ябеда». Но она уже погружалась в сон и не стала спорить. София смотрела, как мама выходит из комнаты, и с облегчением вздохнула, радуясь тому, что удалось выйти сухой из воды. Она подумала о дедушке, который спал в кресле в мокрой одежде. Ей хотелось помочь ему, однако она сама чувствовала себя страшно разбитой. Когда Соледад тихо вошла в комнату, проверить, как поживает ее подопечная, София уже спала и видела во сне Санти.
Лондон, 1947 год
Стояло промозглое утро, но для Анны Мелоди О'Двайер все в Лондоне дышало очарованием. Она открыла двери в номере отеля в южном Кенсингтоне и ступила на маленький балкон. Запахнув плотнее халат, Анна представила себя английской принцессой, пробудившейся ото сна в своем дворце. Она взглянула вниз на погруженные в туман улицы, на голые унылые деревья, выстроившиеся вдоль дороги. Как бы она хотела бросить Гленгарифф ради красоты и элегантности Лондона. В желтом свете фонарей показалось несколько машин и с гулом исчезло в туманной дали. Было еще очень рано, но Анна была слишком возбуждена, чтобы спать. Она на цыпочках прошла в комнату и притворила за собой двери, боясь разбудить мать и тетю Дороти, которая лежала, как морж, в соседней комнате.