– А золото на это с булгар взять! Сходить набегом и взять! – загорелся, как сухой хворост, молодой князь.

Шимонович задумчиво покачал головой:

– Тут палка о двух концах, Гюрги. Защиту от всех крепкую надо иметь, а вот в набеги самим ходить… как сказать… Надо границы с соседями определить, что с мордвой да булгарами, что со своими же рязанцами или новгородцами али смолянами. И чтоб они за нашу границу ни ногой. А если мы пойдем, так они ответят. Вот и помысли, что выгодней, сходить раз, взять дань и самим после того жить опасаясь или жить так, чтоб сунуться не рисковали, зато спокойно.

– Спокойно! Рассуждаешь, точно старик какой, который и на коня взобраться боится. Отец вон с князьями на половцев аж до Дона ходил, сколько добычи взяли.

– И в чем добыча? Князья не для того ходили, чтобы злато да серебро привозить. И не за полоном. Своих освободили – хорошо, но пуще всего показали половцам свою силу, отогнали половцев подальше. А мордву или булгар ты не отгонишь, уйдут в леса и на тебя же нападут после.

– Так что же делать?

Шимонович отхлебнул кваса, протянул второй ковш Гюрги, тот мотнул головой, мол, не хочу.

– Свою землю сначала крепи, населяй да помогай людям обжиться по-настоящему, не сразу с них три шкуры дери. А еще как князь спокойствие их храни, защищай от набегов. Если поверят в тебя, так и сами сядут, и других позовут, пойдет слух, что у тебя лучше, чем у других… А если еще и безопасней…

Со двора раздался клич, приехали купцы, которых ждали с утра. Тысяцкий поднялся:

– Пойдем, князь, надо посмотреть, что привезли. – И вдруг добавил: – А мальчишкам тем я сказал, что князь сам наградит, как из поездки вернется. Ты уж не забудь, меня не подводи, старого…

Гюрги только кивнул. Георгий Шимонович все чаще обращался к нему как к настоящему князю, если и советовал, так только наедине, когда никто не слышит, а на людях, когда Гюрги не знал, что сказать, вступал в разговор впереди него, вроде бы напоминая, мол, мы же с тобой, князь, вот как об том думали. Кто постарше да опытней, понимали Шимонову хитрость, но все равно уважительное отношение тысяцкого к молодому князю передавалось и остальным. Всем, кроме строптивых ростовских бояр. Но это был отдельный разговор, который не поведешь наспех, да пока и сам Шимонович не знал, как поступить.

Еще одна любовь у Гюрги была – охота. Как только подсохло и спешные дела не требовали его присутствия в Суздале, выезжал не столько за добычей, сколько ради самого удовольствия пострелять дичь, мчаться на коне во весь опор, слыша, как свистит ветер в ушах…

Иногда с ним выбирался и Шимонович.

Вот и в тот раз они с удовольствием поохотились, распорядились везти добычу на двор, а сами не спеша ехали в сторону города. Отменная погода, ласковое солнце, легкий ветерок, птичий пересвист, людские крики вдали… Но в криках не было тревоги, значит, можно наслаждаться спокойной жизнью. Хорошо…

Вдруг вдали показались всадники, двое из которых держались чуть впереди. По тому, как они ехали, было ясно, что это не гости, но и не гонцы, просто кто-то развлекался так же, как князь с наставником. Странно, фигурки точно юношеские, некрупные, тонкие…

Всадники погоняли лошадей, явно соревнуясь меж собой, но шли голова в голову. Гюрги чуть прищурил глаза, пытаясь разглядеть, кто это. Рассмотреть не успел, его окликнул сам Георгий Шимонович:

– Вот тебе и бабы, в седле сидят лучше многих отроков.

– Кто?

– Да наши с тобой бабы, – кивнул в сторону всадников боярин.

– Бабы?

Всадники, вернее, всадницы, повернув коней, уже приближались. Только теперь Гюрги разглядел, что это действительно переодетые в мужскую одежду женщины. Шапочки плотно прикрывали волосы, чтоб ни одна прядь не выбилась, а в остальном одежда мужская, легко принять за юношей. Обе тонкие, стройные.

Подъехав, Марья первой склонилась, приветствуя князя. Олена заметно смутилась, покраснела, все же ездила без ведома супруга. Она не видела в том ничего дурного, но помнила, что князь Владимир, отец Гюрги, запрещал ей садиться в седло. Вдруг и сам Гюрги так? От мысли о том, что сильно провинилась перед мужем, на глазах даже слезы выступили.

Это заметила повернувшаяся к ней Марья, тихо спросила, отчего плачет.

– Боюсь, князь ругать будет.

– Ругать? Ты же со мной.

– Марья, говорить по-русски! – нахмурил брови боярин.

– Да, господин. Олена боится, что князь будет ее ругать за то, что в седло села.

– С чего это? – пожал плечами озадаченный супруг. – Пусть ездит…

– Можно?! – слезы на глазах у Олены мигом высохли, а улыбка заискрилась радостью.

– Езди, коли нравится.

Мысли Гюрги были далеки от запретов. Он искоса смотрел на жену, поражаясь, как это не замечал ее стройности и ловкости. Но как мог заметить и когда? Когда она была разряжена, как кукла, в свадебный наряд или потом в темноте ложницы? А после и не смотрел, кажется. Приехал вместе с ней, перепоручил вон Марье и забыл об ее существовании. Если бы вот ныне не встретили, правда, и не вспомнил бы еще долго.

Обратно ехали вместе, но женщины, как полагалось, держались чуть позади, и возможности приглядеться к жене еще раз у Гюрги не было. Только во дворе, помогая сойти с коня, он снова глянул внимательней. В памяти всплыли слова брата Андрея о том, что Олена похожа на их мать. Тогда юный князь фыркнул, сравнивать кого-то с матерью казалось кощунственным. Гюрги осторожно покосился на жену… А и впрямь похожа! Возможно, степняцкая кровь делала ее таковой, но разрез глаз, пухлые губы…

У князя взыграло ретивое, он вдруг словно впервые увидел свою супругу, искоса приглядывался, а вечером и вовсе решил отправиться ночевать в ее ложницу, чем вызвал недоумение и у Жданки, и у самой Олены.

– Я это… не спишь еще?

Олена смотрела в ответ вопросительно, не понимая, с чего вдруг муж соизволил обратить на нее внимание.

Гюрги фыркнул:

– Спать ложись.

Но особого раздражения в его голосе не было. И свечу гасить не стал, втайне намеревался приглядеться к жене чуть позже, когда та заснет. Вышло совсем иначе.

Немного полежав, Гюрги осторожно приоткрыл глаза и покосился на Олену. И тут же встретился с ней взглядом. Жена сама тихонько разглядывала мужа.

– Ты чего смотришь? – Гюрги не ожидал этого разглядывания, потому даже чуть смутился.

– Краси-ивый… – прошептала юная женщина.

Князь смутился окончательно:

– Вот еще!

Олена поняла его слова по-своему, почти обрадовалась:

– Еще? Сильный… самый…

Половчанка все же плохо знала русский, трудный язык дался не сразу. Но под ее восхищенным взглядом и от произнесенных слов Гюрги даже покраснел.