К ночи «спортсмен по бегу» ушёл, и больше я его никогда не видел.

Когда я стал взрослым, то узнал, что дядя Рудя был инженером на заводе в Днепропетровске, оказался жертвой известного процесса против «вредителей» 1934–35 годов по сфабрикованному обвинению, в 1938 году его выпустили ненадолго. Он был так называемым «повторником». Их выпускали под наблюдение органов, чтоб обнаружить «сообщников».

Где и когда он погиб — неизвестно. В тот день, посетив нас, он рассказал о своём аресте и заключении, о диких пытках, которым был подвергнут, и вообще о зверских методах тогдашней политической тюрьмы. Рядом с ней царская охранка казалась наивной дурочкой.

Эскиз литографии «Не ждали»

Дети, да и многие взрослые 1930-х годов ничего этого не знали и не подозревали, что наша светлая радостная жизнь имела такую мрачную тень. На первомайской демонстрации, восседая на плечах отцов, дети глядели направо и отыскивали среди маленьких фигурок на трибуне Мавзолея «его» в строгой полувоенной одежде и махали флажками под грохот сводного оркестра. А дома папа с мамой время от времени брали чернильный карандаш и густо замазывали в учебниках очередного «врага народа».

О жизни и смерти

К концу лета привозили дрова на подводе. Ломая ветки яблонь и оставляя на траве грубый след, воз подъезжал к сараю. Эти кубометры нужно было распилить, расколоть и сложить в сарае. В глубине двора находились два сарая — наш и 14-го дома. Они стояли почти рядом, но между ними был промежуток, равный приблизительно 10 метрам. Весь этот промежуток занимала задняя стена третьего сарая, обращённого лицом и принадлежавшего соседнему двору. По этой задней стене на высоте трех метров над землёй были прибиты две доски, одна над другой на расстоянии метра. Доски эти были протянуты на всю ширину чужого сарая, то есть на 10 метров. Это важно!

Однажды, гуляя во дворе в одиночестве, я очень скучал. Ребят почему-то не было. Подойдя к нашему сараю, я заметил, что замок не заперт. Вероятно, кто-то недавно здесь был и ненадолго отлучился, повесив замок в скобы и не заперев его. От скуки я отворил дверь и заглянул внутрь. Всю заднюю стену до потолка закрывала поленница, справа от входа стоял верстак, заваленный разным барахлом, под ним — бочки для солений, давно рассохшиеся, лыжи, санки, ящики с изношенной обувью, рамы от картин и пр.

От нечего делать я стал кататься по дуге на скрипучей двери. Потом я решил, что по перекладинам этой двери можно залезть на крышу сарая, что и сделал. Загремела подо мною кровельная жесть, внизу что-то хлопнуло. Это сама собой закрылась дверь, послужившая мне минуту назад лестницей. Таким образом, обратный путь мне был отрезан. Я не придал значения такому пустяку и лёг загорать.

Было жарко и безветренно. Я лежал на спине, подложив руки под затылок, и долго наблюдал за маленьким одиноким облаком. Я заметил, что этот маленький клочок ваты медленно-медленно увеличивается, растёт. Тут ко мне пришла догадка. Когда-то я задавал себе вопрос: где рождаются облака? Откуда они приплывают? Сейчас, во время полного безветрия, я увидел, что они ниоткуда не приплывают, а рождаются прямо передо мной, у меня на глазах. Вот рядом появилось новое маленькое облачко и тоже стало расти. Постепенно чистое небо стало облачным.

Я встал, почесал спину и подумал, что пора бы уже слезать с крыши, но тут меня взяла оторопь: как я слезу?

Орать? Звать кого-то на помощь? Стыдно. А двор как вымер. Вот уж, наверное, час, как я здесь, а никто не вышел погулять, никто не вынес помойное ведро, никто даже не выглянул в окно.

Я лёг на край крыши и, свесив голову, заглянул вниз. Предательница-дверь плотно закрылась, и до неё достать невозможно. Закружилась голова. Я встал и, гремя железом, обошёл крышу: никакой возможности спуститься!

Вот рядом с соседним сараем, приваленная к его стенке, лежит поленница дров. Окажись я не на нашем сарае, а на соседнем, я легко бы мог спуститься по этой поленнице. А что? Может, перебраться сперва на соседний сарай? Опасно. Высота порядочная, а внизу на земле мусорная свалка. Там битые кирпичи и стекла. Я сам любил грохать в эту кучу перегоревшие лампочки. Нет! Надо ждать, может, кто-нибудь придёт на помощь. Я ждал ещё какое-то время, никто не появлялся. Тогда я решил лезть.

Я сел на край крыши, нащупал ногой нижнюю доску, пальцы рук подсунул в щель под верхнюю доску и, прижавшись грудью к стене, стал осторожно передвигаться мелкими шажками и перехватами в сторону соседнего сарая. В начале пути щель под верхней доской была широкой, и пальцы глубоко и ухватисто в неё входили, дальше пошло хуже! Я с ужасом почувствовал, что щель сужается, ещё шажок — и пальцам стало больно и тесно под доской. Снова закружилась голова и перехватило дыхание, и тут мне вдруг пришла ужасная и простая мысль: я погиб! Я вспотел и вмиг обессилел. Сейчас мои пальцы не выдержат, разожмутся, я отвалюсь от стены и, конечно, упаду затылком в кирпичи и стёкла. Владик скажет: «Да, был у меня друг. Умер совсем молодым, ему не было ещё и семи лет. Он прекрасно рисовал, подавал надежды, мог стать великим художником, да, видно, не судьба». Мама упадёт в обморок, соседи будут держать её под руки. Меня нарядят в мой новый матросский костюмчик и положат в гроб. Все будут рыдать… Э, да так можно и вправду загреметь! Пойду-ка я помаленьку обратно.

И я пополз обратно. Щель стала шире, пальцы прихватились крепче, и через пару минут я снова сидел на крыше нашего сарая.

Я был жив! Конечно, жив! А иначе и быть не могло. Так ведь не бывает, что я — и вдруг умер. Я всегда буду жить!

Выставка

К 1939 году наши «Дубки» были полностью уничтожены. ВСХВ (Всесоюзная сельскохозяйственная выставка) строилась года три. Сперва пригнали рабочих, построили бараки для них. Вырубили большую часть леса. В памяти осталась такая картинка: развороченная глинистая почва, колеи от колёс, полные рыжей воды, в которой плавают жёлуди.

Открылась ВСХВ летом в яркий солнечный день. Народу съехалось со всего Союза многое множество. В толпах мелькали кавказские папахи, среднеазиатские пёстрые халаты и тюбетейки, украинские вышитые рубахи и клетчатые плахты. В одежде москвичей