Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[107] Сегодня конфликт между этикой и полом выражается не просто в столкновении между инстинктивностью и нравственностью, но в схватке за то, чтобы инстинкт занял положенное ему место в нашей жизни, за то, чтобы признать в этом инстинкте силу, которая ищет для себя выход и к которой, безусловно, нельзя относиться несерьезно, а следовательно, нельзя насильно ее подгонять под наши моральные законы и наилучшие побуждения. Сексуальность не сводится к инстинктивности; она, вне всякого сомнения, есть творческая сила, основополагающая причина нашего индивидуального существования и важнейший фактор нашей психической жизни. Сегодня нам слишком хорошо известны тяжелые последствия, к которым могут приводить различные сексуальные расстройства. Можно было бы назвать сексуальность полномочным представителем всех инстинктов, и это объяснило бы, почему с духовной точки зрения пол видится главным противником духовности (не потому, что сексуальная распущенность сама по себе более аморальна, нежели чревоугодие и пьянство, алчность, деспотизм и прочие крайности, но потому, что дух ощущает в сексуальности свою противоположность, равную по силе и действительно родственную себе). Ведь как дух жаждет поставить сексуальность, со всеми прочими инстинктами, себе на службу, так и сексуальность издревле притязала на дух, который некогда – на этапе зачатия, беременности, рождения и детства – содержала в себе; без присущей сексуальности страсти дух никогда не может обойтись в своих творениях. Чем был бы дух, не имей он себе среди инстинктов ровни, ему противостоящей? Всего-навсего пустой оболочкой. Благоразумное внимание к другим инстинктам сделалось для нас самоочевидной необходимостью, но в отношении полового инстинкта дело обстоит иначе. Секс для нас все еще проблематичен, а это означает, что в данном отношении мы пока не достигли той степени осознания, которая позволит воздать должное этому инстинкту без ощутимого для нас морального ущерба. Фрейд не только ученый исследователь сексуальности, но и ее защитник; поэтому, учитывая значимость вопросов пола, я признаю моральную обоснованность его понятия сексуальности, пускай и не могу принять научность этого понятия.
[108] Здесь не место для выяснения причин современного отношения к вопросам пола. Достаточно отметить, что сексуальность видится нам наиболее сильным и самым непосредственным инстинктом[103], что она выделяется из общей группы как главнейший инстинкт. С другой стороны, я должен также подчеркнуть, что духовный принцип, строго говоря, вступает в конфликт не с инстинктом как таковым, а лишь со слепой инстинктивностью, которая реально сводится к неоправданному превознесению инстинктивной природы над духовной. Духовное проявляется в психическом тоже в виде некоего инстинкта, поистине настоящей страсти, «всепожирающего пламени», как однажды выразился Ницше[104]. Оно не является производным от какого-либо другого инстинкта, как уверяют нас «инстинктивные» психологи; это принцип sui generis[105], специфическая и необходимая форма инстинктивной власти. Я посвятил данному вопросу отдельное исследование, к которому и отсылаю читателя[106].
[109] Образование символов следует по пути, пролагаемому этими двумя возможностями человеческого разума. Редукция разрушает все несоответствующие и бесполезные символы, возвращает к естественному течению, что становится причиной «запруживания» либидо. Большинство так называемых «сублимаций» суть принудительные плоды данной ситуации, деятельности, которые предпринимаются ради того, чтобы как-то израсходовать невыносимый избыток либидо. Однако по-настоящему примитивные требования не находят себе удовлетворения в подобной процедуре. Если изучать психологию такого «запруженного» состояния внимательно и без предубеждения, нетрудно будет обнаружить истоки первобытной формы религии, то есть религии индивидуальной разновидности, совершенно отличной от догматической коллективной религии.
[110] Поскольку созидание религии и образование символов имеют для первобытной психики столь же важное значение, как и удовлетворение инстинкта, путь дальнейшего развития задается логически: избавление от состояния редукции лежит в создании религии индивидуального свойства. Тогда наша подлинная индивидуальность проявляется из-под маски коллективной личности, что было бы совершенно невозможным в состоянии редукции, ибо наша инстинктивная природа в основе своей именно коллективна. Развитие индивидуальности также невозможно или, во всяком случае, серьезно задерживается, если состояние редукции порождает вынужденные сублимации в облике разнообразных культурных деяний, каковые, по существу, в той же степени являются коллективными. Но раз уж люди преимущественно существа коллективные, подобные вынужденные сублимации оказываются терапевтическими практиками, которые нельзя недооценивать – ведь они помогают многим людям внести в свою жизнь долю полезной деятельности. Среди таких культурных деяний мы должны выделить религиозную практику в рамках существующей коллективной религии. Например, изумительное богатство католического символизма обладает значительной эмоциональной притягательностью, которая вполне удовлетворяет многие натуры. Непосредственность взаимоотношений с Богом в протестантизме утоляет страстную потребность мистика в независимости, тогда как теософия с ее неограниченными спекулятивными возможностями отвечает потребности в псевдогностических озарениях и потрафляет ленивому мышлению.
[111] Такие организации или системы суть «symbolе» (σύμβολον = исповедание веры, вероучение), которые позволяют человеку возвести духовный противовес своей первичной инстинктивной природе, создать культурную установку в противоположность сугубой инстинктивности. В этом заключалась и заключается функция всех религий. На протяжении длительного времени и для подавляющей части человечества такой символ коллективной религии виделся вполне достаточным. Лишь на короткие сроки и для сравнительно небольшого числа людей существующие коллективные религии становились, по-видимому, неадекватными. Всюду, где культурный процесс развивался, в отдельных личностях или в группах мы обнаруживаем избавление от коллективных религиозных убеждений. Всякий шаг вперед в культуре является в психологическом отношении расширением сознания, переходом к тому сознанию, которое возможно только благодаря различению. Поэтому развитие всегда начинается с индивидуации, то есть индивидуум, сознающий свою обособленность, прокладывает новый путь через неисхоженную до этого территорию. Для этого необходимо обратиться перво-наперво к фундаментальным фактам собственного бытия, независимо от любого авторитета и традиции, и разрешить себе осознание своих отличий от других. Если получится придать коллективную весомость своему расширенному сознанию, возникнет напряжение противоположностей, обеспечивающее ту стимуляцию, в которой культура нуждается для дальнейшего развития.
[112] Сказанное не следует понимать так, будто развитие индивидуальности при любых обстоятельствах будет необходимым или хотя бы своевременным. Тем не менее вполне можно доверять суждению Гете – «Счастлив мира обитатель только личностью своей»[107]. Для множества людей развитие индивидуальности является первичной необходимостью, особенно в культурную эпоху, подобную нашей, когда буквально повсюду торжествуют коллективные нормы, когда газета становится