«Мы познакомились с Дэвидом в первый день службы. Тогда я ещё не знал Холла, и был молодым, сопливым мальчишкой. У вас девочек это называется подружиться, но в армии всё по-другому. Там мы становимся братьями. Каждый, кто хоть раз заслонил тебя своей спиной. Мы с Дэвидом делали это не раз. Мы многое прошли вместе, за те четыре года, что служили в одном подразделении. Когда тебе приходится смотреть смерти в глаза, у тебя есть всего два пути. Бороться с ней, или полюбить её, пустить её по своим венам, и дарить другим, без всяческих мук совести. Я тогда и представить не мог, что Борк выберет второй путь. Самый лёгкий из возможных. Я знал таких людей раньше. Они не помнят глаз убитых ими людей, пусть те и были врагами, они не чувствуют боли близких тех, кого отправили на тот свет. Это легко. Это не пробуждает тебя среди ночи, не заставляет слышать шёпот тех, кто благодаря тебе больше не может дышать. Армия, это не красивые картинки бойцов в отутюженной форме, что вам показывают. Армия — это кровь, это война, и это смерть. Это необходимость выбирать меньшее из зол. Когда у тебя есть всего доли секунды, чтобы понять, если ты не выстрелишь, завтра от рук твоей мишени погибнут твои братья, люди твоей страны, которых ты должен защищать. Если ты сейчас ослабеешь, если твоя рука дрогнет, то не твоя мишень будет виновна в смерти своих будущих жертв, а ты сам. Ты, и только ты выпустишь зло на волю. Но иногда тебе приходится убивать тех, кто идёт по слепому приказу, тех, у кого нет выбора, как и у тебя. Тех, кто свято защищает своих людей, своих женщин и детей. И он, не раздумывая выстрелит в тебя, как только сможет. И вот тогда ты боишься смерти. Мы люди так устроены, мы боимся того, чего не знаем, страх этот невозможно победить, каким бы сильным ты не был. И ты нажимаешь на курок, а потом тысячи раз во сне видишь их лица. Сейчас я уже не боюсь смерти. Нет, я до сих пор не знаю, что меня ждёт по ту сторону света, но теперь я знаю, что меня ждёт здесь. Мне достаточно обернуться назад, и вспомнить, чтобы понять, нет ничего хуже того, что я уже прошёл, и впереди меня не ждёт ничего лучшего. Но я отвлёкся. Прости. Спустя четыре года моей службы, Холл нашёл моё досье и подал рапорт о переводе в своё подразделение. Я согласился. Я всё ещё был молод, и полон надежд изменить мир. Я мнил себя защитником, хоть и путь этот давался с трудом. Нас ждала совсем другая работа, другие люди и другие враги. Это был иной уровень. Те, с кем мы сталкивались больше не были безропотными солдатами. Каждый из них знал на что шёл, и на что себя обрекал. Мы почти не бывали в штатах, и с Дэвидом мы потеряли связь. Он нашёл меня спустя год. В то время нашим ведомством руководил сложный человек, умеющий закрывать глаза там, где ему это было выгодно. Борк служил под его руководством. В ту ночь, когда мы встретились было выпито много виски, и пройдено не мало воспоминаний, но я был абсолютно трезв, как никогда в своей чёртовой жизни. Он рассказал мне о тех делах, которые так „удачно“ были забыты его начальником. Наркотики, бордели, оружие. Много всего прошло сквозь пальцы того, кто мог всё это остановить. Но одно из дел не могло заставить меня забыться. Есть такое понятие, как чёрные рынки. Там можно купить различный запрещённый товар. И под товаром я подразумеваю не только то, что можно пощупать руками, съесть, понюхать, но и нечто иное. То, благодаря чему одни обретают жизнь, и без чего другие её теряют. Трансплантация органов спасла множество жизней, и такое же множество отняла. Это сложный процесс, люди ждут годами подходящего донора, и большинству из них, так и не суждено вытянуть свой счастливый билет. Они умирают, так и не дождавшись спасения. Но есть те, кому не нужно ждать. И бедные, и богатые болеют одинаково, но у богатых больше шансов выжить. Донор не обязательно должен быть добровольным, если у тебя время на исходе, и если твой банковский счет достаточно велик, чтобы купить жизнь. Тебе его могут продать как мясо на рынке, и плевать, что у мяса есть душа. И вот один из таких мясников, продавцов живого товара был в папке Дэвида Борка. Много лет он уходил от закона благодаря огромным чекам, выписанным на неизвестное имя. И столько же лет на благо его кошелька умирали чьи-то отцы, братья, сыновья, матери, сестры и дочери. Борк показал мне фото восьмилетней девочки, найденной на городской свалке. В его руках было два заключения судебной медицинской экспертизы. В одном говорилось об изнасиловании, в другом о нём же, но с одной поправкой. Половина из внутренних органов девочки отсутствовала. Её жизнь только начиналась, Элена. В то время тебе было примерно столько же, как и ей. У неё были отец, мать и маленькая сестрёнка, которым невыносимо больно было терять свою дочь и сестру. И тогда, впервые в жизни я не смог. Сдался. Не знаю, сможешь ли ты представить, какую боль я испытал за чужого ребёнка, и какую ненависть к человеку, который нюхал кокс и пил элитный односолодовый на деньги, вырученные от продажи её частей. Я даже не помню сейчас, как мы оказались у дома той мрази. Даже сейчас я не могу назвать его по-другому. Он так удачно уходил от закона, что тогда мы видели лишь один выход. Стереть с лица земли. По-другому не остановить. Мы выбрали меньшую из зол.

Я тогда остался зачищать первый этаж, а Дэвид поднялся на второй. Мы разделились лишь на десять минут. Людей внизу было немного, и мне не было их жаль. Как я и говорил, каждый из них знал, на что шёл. Я задержался лишь с одним. Он был ловок, хитёр, хорошо обучен, но я всё же был сильнее. Когда я поднялся на второй этаж, было уже поздно.»

Я понятия не имела зачем он всё это мне рассказывает, но в тот момент содрогалась от ужаса и ненависти к тому человеку, о котором рассказывал Бес. Он говорил так искренне, что капли презрения стекали по моим венам, заставляя сжиматься от боли моё сердце, а пальцы под одеялом дрожали. Но когда Бес заговорил о том, что произошло на втором этаже, я поняла причины его откровения.

Это был мальчик лет двенадцати, он спал в своей кровати, по крайней мере так мне показалось вначале. Но что-то заставило подойти ближе, и кровь в жилах заледенела уже навечно. Он был мёртв. Даже пульс не нужно было прощупывать, чтобы понять, что его уже не спасти. Выстрел произвели сквозь подушку, которая валялась в нескольких метрах от кровати, отброшенная убийцей, и заляпанная бурыми пятнами крови. Такими же, как и на лице парня…

Мой брат. Он говорил о нём, и о моей семье, а я плавно погружалась в туман, созданный из тошноты и черной бездны в голове. Слушала слова о матери, зная, что он описывает всё в мельчайших деталях, ведь я сотни раз читала отчёт полицейских с места убийства. А потом Бес заговорил обо мне.

«Когда я зашёл в кабинет, то первое, что увидел, это тело мужчины на письменном столе, и лужу крови под его лицом. В этот момент я не испытал ни жалости, ни ненависти. Ничего. Пустота. Но затем, в глубине кабинета я заметил девочку. Маленькую, заспанную, топающую босыми ножками по ледяному паркету. Она смотрела на мужчину, и еле слышно звала его. „Папа“.

Я не сразу обратил внимание на то, что за спиной девочки стоял Дэвид, и целился в её голову. А потом увидел выражение его лица. Он получал удовольствие. Жажда крови, вот, что было в его глазах. Он выбрал второй путь, и теперь я это знал точно. Я поднял руку и сказал ему, что если он выстрелит, то я убью его, не задумываясь и не сожалея. Мы смотрели друг на друга бесконечные минуты, в то время как девочка, отвернувшись от отца, смотрела на меня. Она ничего не говорила, лишь хлопала голубыми глазами, наполненными затаившихся слёз.