Ну и, разумеется, все это было обставлено еще множествомохов, ахов, и рыданий, и причитаний, и проклятий врагу рода человеческого,который… ну и так далее, и в конце концов Цецилия преисполнилась уверенности,что нет ничего более унылого на свете, нежели совращение девственницы. Кое-какугомонив Дарию приказом лечь поспать (нет, разумеется, в другой келье, в другойпостели, как же иначе!), она стремглав убежала к себе – и дала волю слезам.Мало того, что Аретино бросил ее ради этой недалекой ломаки, так она еще идолжна была устраивать их новые встречи! Больше всего ей хотелось сейчасплюнуть на Дарию, на Аретино, а заодно на все монастырские дела, которыетребовали ее неотложного вмешательства. Но слишком многое могло рухнуть, посмейона не угодить Аретино, а потому несчастная аббатиса собралась с силами иоткрыла свой секретер, где лежали перья и бумага. Вскоре с нарочным в палаццона Canal Grande [19] было отправлено достаточно пространное послание. Ответпришел незамедлительно. Цецилия, прочитав и подумав, написала снова. Пьетроснова ответил… Словом, до времени «Ave Maria» [20] Цецилия только и делала, чтополучала и отправляла письма, и к урочному часу дурное настроение ее достиглосвоей вершины.

Вдобавок за обедом в трапезной много шумели, а во времядневного сна две послушницы тайком распевали серенаду, которой их научил некийбаркайоло. Более того! Цецилия узнала, что парня с завязанными глазамиприводили в монастырь, где он тешил пятерых «невест Христовых» всю прошлуюночь, а потом был, также с завязанными глазами, выведен за монастырские стены.Ну и ночка выдалась! Не монастырь, а… а… Цецилия не могла подобрать сравнения,но больше всего она злилась на то, что, оказывается, проспала еще однозамечательное приключение. Девчонки, конечно, поступили чересчур неосторожно:простолюдины болтливы, а вдруг тот баркайоло оказался приметлив? Но главное –это было просто греховное наслаждение плоти без малейших признаков выгоды длямонастыря! Ночь с воспитанницей Цецилии Феррари стоила недешево: до пятидесятидукатов, и очень многие состоятельные люди не колеблясь платили огромныеденьги, особенно если за это им дозволялось распутничать в любом уголкемонастыря.

Скажем, находились любители переодеться в сутану иизображать священника, принимающего исповедь. Молоденькая монашенка красочнорасписывала свои мнимые и действительные грехи, распаляя «священника» до техпор, пока он не врывался в исповедальню, которая тут же начинала ходитьходуном.

Многие предпочитали предаваться страсти на колокольне(правда, трезвонить среди ночи Цецилия строго запрещала, но на Рождество, Пасхуи прочие праздники, требующие ночного колокольного звона, заранее составлялсясписок желающих заниматься любовью под музыку), в трапезной, в подвалах длянаказаний, даже на алтаре! Правда, подобное случалось довольно редко и стоиловчетверо дороже. На памяти Цецилии такое произошло всего однажды, причем участницейдейства была сама мать аббатиса. И до сих пор при воспоминании об этомкощунстве у нее мурашки бежали по коже. Все-таки неистовое служение Эросусочеталось в монастыре со служением Христу, и Цецилии так и не удалосьизбавиться от некоторых «предрассудков».

Словом, наказания сыпались в тот злосчастный день на монашеккак из рога изобилия. И не одной послушнице пришлось отменить ночное свидание,ибо ей предписывалось ночное бдение в непрестанной молитве, а то и с «жесткимбичеванием». Возмущения, однако, не последовало – Цецилия держала девицжелезной рукою, и многим еще памятна была смерть ослепительно красивой сестрыТерезы. Родом она была с Бурано, и ее продала обнищавшая семья. Кружевница онабыла искуснейшая, что весьма ценилось в монастыре, почти так же, как искусстволюбви (продажа кружева приносила Цецилии до пятисот дукатов в неделю!), однаконаотрез отказывалась нарушить обет целомудрия и принимать мужчин, которые на еекрасоту слетались как мухи на мед.

К большому удивлению Цецилии, тогда не помогли ни карцер, нинаказание голодом, ни бич. В конце концов упрямая девчонка умерла от побоев,прославляя Христа. Ее смерть простили Цецилии, однако с тех пор она сталаосмотрительней и не давала воли рукам. Зато эта внезапная смерть оказалась хорошейострасткой для других монахинь. И теперь большинство послушниц любую епитимьювоспринимали покорно, изо всех сил стараясь вернуть расположение аббатисы. Такчто Цецилия могла быть спокойна за свое хозяйство, когда покинула монастырь,чтобы вместе с Дарией войти на борт черной закрытой гондолы, достаточно большойдля двух молчаливых женщин, старающихся держаться друг от друга подальше.

Да, Пьетро Аретино обрек Цецилию и этой каре: самоличнодоставить ему добычу! Он обещал щедрую награду, но для Цецилии самой высокойценой было его молчание. И если ради этого ей придется держать Дарию, когдаПьетро захочет возлечь с нею, – что ж, она стерпит и это.

То, что встречу назначили в его дворце, Цецилию не удивило:роскошь палаццо Аретино невозможно забыть, увидев однажды! Наверное, Пьетрорассчитывал, что своим богатством он покорит Дарию окончательно. Однако, кизумлению Цецилии, гондола не причалила к парадной лестнице, массивнымитеррасами вырастающей прямо из зеленоватой воды Canal Grande, а обогнула дворецсправа, юркнула в какой-то canaletto [21] и остановилась у скользких гранитныхступенек.

Их уже ждали. Высокий, гладко причесанный молодой человек вчерном бархатном камзоле, с видом беспечным и наглым подал руки дамам (длямаскировки Цецилия и Дария были облачены в глухие черные плащи с капюшонами) ипомог выйти из гондолы. Цецилия перехватила испуганно-любопытный взгляд Дарии,брошенный на встречающего, и с трудом подавила улыбку: наверно, Дария подумала,что это ее грядущий обладатель и – чем черт не шутит – почувствовала к немувлечение! Но Луиджи Веньер был всего лишь прилежным учеником и секретаремАретино – и одновременно доверенным лицом, облеченным особыми тайнами. Однакоему-то Аретино мог спокойно доверить любую из своих любовниц, а то и всех,вместе взятых: Луиджи весьма прохладно относился к женщинам, предпочитаямужчин. Впрочем, услужливый секретарь всегда старался держаться как галантныйкавалер и, распуская слухи о своих невероятных любовных приключениях, не жалелденег на подарки дамам полусвета, втайне вожделея к хорошеньким мальчикам.