Внезапно, хотя этого момента все ждали, в свете фары появились двое. Что-то сейчас будет? Они идут нам навстречу. Приближаемся. Автоматы наготове. Ждем команды. Немцы что-то кричат. Дышинский привстает и тоже что-то кричит и освещает их лица фонариком. Сильный луч слепит им глаза, мотоциклист прибавляет газа, и мы проносимся мимо. Это, по-видимому, нас и спасло. Нашему командиру всегда помогала находчивость, безудержная отвага, но основанная на смелости и трезвом расчете.

Скоро должна быть передовая. Это самое главное. А мотоцикл бежит, тарахтит, глотая километры. Хорошая, накатанная дорога проходит где-то в стороне, что, конечно, нам на руку. А вокруг нас темнота да перемигивающиеся звездочки Млечного Пути. Бежит время, бежит из-под колес дорога. Впереди уже отчетливо видим всполохи ракет. Теперь это наш основной ориентир.

«Успели ли фашисты заминировать подходы к переднему краю? — мучительно думает Дышинский. — Вроде бы не должны. Не должны успеть по времени».

Мы еще больше напряглись, приготовились, застыв в неудобных, напряженно-томительных позах. Каждый готов был к тому, что в любую минуту нас могут остановить или просто врезать автоматную очередь по этой подозрительной куче тел. В короткой и кровавой схватке мы можем и погибнуть. И никто не узнает об этом. Хоть и страшно, но мы, разведчики, часто идем на сознательный риск. Постоянно испытывая горечь безвозвратных потерь, мы быстро познавали не на словах, а на деле святую боевую дружбу. Мы быстро взрослели и осознанно отдавали себе отчет в том, чем занимаемся. Наша работа — наш долг. И мы свято стремились его выполнить. «Если и обстрелянные солдаты нередко теряются в ночном бою, то мы, разведчики, на это не имеем права. И как бы нам ни было тяжело и страшно — мы должны преодолеть все», — не раз говорил нам Дышинский.

— Приготовиться! — тихо, но внятно, не поворачивая головы, командует он. — Приближаемся!

По голосу чувствуется, что напряженная работа мысли не покидала его все время. Но по-прежнему нас обволакивала темнота, чуть расцвеченная отсветами близких ракет.

Вскоре из темноты в свете фары словно из-под земли выросли фигуры трех фашистов, стоящих у траншеи, перекрывающей дорогу. С каждой секундой они приближались, становились все больше и больше. Подумалось: «Как в кино». Один из немцев что-то кричал нам и размахивал руками, остальные взяли автоматы на изготовку. Мотоцикл, не снижая скорости, продолжает двигаться на них.

— Halt! — удается разобрать сквозь треск мотоцикла, и — очередь вверх.

— Feuer![7] — кричит Дышинский.

Мотоцикл резко рванул в сторону, и на миг высветился конец траншеи. Мы бьем по фашистам почти в упор. Крики их потонули в грохоте автоматных очередей, а самих как ветром сдуло — то ли были убиты наповал, то ли успели укрыться.

Пленный без команды выключил свет. Справа и слева от дороги поползли одна за другой ракеты, и их дугообразные траектории сходились где-то вверху, над нашими головами. Скороговоркой застрочил пулемет. Потом на миг захлебнулся, словно поперхнувшись, затем снова ожил, бешено вспарывая темноту длинными колючими спицами очередей. Вокруг замелькали светлячки пуль и, с визгом рикошетя, уходили в разные стороны. В огненных всполохах ожил передний край врага. Но было уже поздно.

В полной темноте мы понеслись под гору. Мотоциклист успевал только выворачивать руль то вправо, то влево, почти по-кошачьи выбирая нужный путь… Мы терялись в догадках, как ему это удавалось. Мчались, все дальше и дальше с каждой секундой уходя от врага. Теперь в скороговорку пулеметов вплелись разрывы мин, огненными всплесками метавшиеся вокруг. Один из осколков легко ранил нашего товарища. Иногда нам казалось, что мотоцикл от такой тряски или развалится, или перевернется. Но наш пленный вел его уверенно, профессионально. Каким-то чудом снова выбрались на дорогу, пересекли балку и выскочили на другую сторону. Над головой по-прежнему тенькали и высвистывали свои разбойничьи трели пули, но для нас самое опасное было уже позади, дорога вперед была открыта.

Не говоря ни слова друг другу, каждый из нас испытывал невыразимое чувство радости и гордости: снова, выполнив задание, ушли из логова врага, снова нами одержана хотя и маленькая, но победа. Это был итог напряженной, целенаправленной работы сердца и разума нашего командира. Он и нам напоминал о полезности и необходимости постоянного изучения противника, его оружия, способов боевых действий, его слабых и сильных сторон. Постепенно, от операции к операции, Дышинский становился разведчиком расчетливым, дерзким и смелым. Не зря начальник разведотдела дивизии ценил прирожденный талант разведчика Дышинского и чаще, чем другим, поручал именно нашему командиру выполнение сложных заданий.

— Стой! Стрелять буду! — Хрипловатый окрик по-русски прозвучал для нас музыкой.

— Зови командира, — приказал Дышинский, — а то еще натворишь дел. Подбежавшие к нам пехотинцы были изумлены: за рулем мотоцикла сидел немец, а мы сплошной сбившейся массой — в коляске.

Когда мы добрались до штаба дивизии, было еще темно, но чувствовалось приближение рассвета.

Мы были мокрыми, страшно уставшими, но нам не хотелось расходиться. Мы всегда переживали одни чувства, жили одними мыслями и заботами, вместе теряли друзей, вместе делили маленькие радости. Чувство локтя — не пустые слова.

А трофейный мотоцикл еще не один месяц служил нам, находясь в заботливых руках переводчика Ариана Владимировича Дахшлегера, которому он пришелся по душе, пока не был разбит при бомбежке.

Этот поиск в ночь на 17 октября 1943 года под Лиховкой был на редкость удачным, а пленный ординарец командира взвода дал ценные сведения.

Я вернулся из медсанбата, где находился на излечении, в роту, которая размещалась теперь на руднике Калачевском, под вечер. Первое, на что я обратил внимание, — «старичков» в роте осталось мало… Да, мы гибли. Но наши потери были не напрасны. Боевая работа разведчиков шла непрерывно в любой обстановке. Полученные нами данные о противнике помогали командованию успешно решать боевые задачи, отводили неминуемую гибель сотен солдат и офицеров родной дивизии, помогая выигрывать бой меньшими силами. Лозунг «Без разведки — ни шагу» был фронтовой заповедью. В роте долго не задерживаются. Только сойдешься с товарищем, узнаешь — а его уже нет в живых; другого толком и не разглядишь — первый поиск и последний вздох.

Запомнился мне неудачный поиск, проводимый 17 декабря 1943 года. На задание с Дышинским пошла разведгруппа в составе тринадцати человек. Казалось, все предусмотрели, все учли. Но увы! В траншее оказалась не замеченная ранее овчарка, которая нас обнаружила еще на подходе. Поиск был сорван. После с нейтральной полосы вынесли шесть убитых и пять раненых. Не зацепило только нас с Дышинским. Два-три часа назад вместе шли на задание, разговаривали, шутили, а обратно большинству пришлось возвращаться бездыханными или раненными. Такова обратная сторона фронтового бытия. Хоть и тяжело было это видеть и переживать, но мы не плакали над павшими товарищами — разучились, разучились от горя. Все мы жили рядом со смертью. Командование требовало продолжать поиски, не оставляя времен и на осознание потерь. И только наш санинструктор Женя по-прежнему оставалась чувствительной и остро переживающей за нас.