Прогресс, достигнутый за последние десятилетия в области изучения нейронов, подтверждает релевантность данных предположений. Пьер Нельсон в своей работе «Логика нейронов и нервной системы»[20]напоминает, что «приобретение наследуемых нейрональных ассоциаций осуществляется через тот же процесс, что и приобретение индивидуальных нейрональных ассоциаций». Таким образом, архетип представляется как «воспоминание» целого вида. Это отпечаток, а не образ. Отпечаток есть нечто общее, образ – это его индивидуализированное выражение. Терапевт, дающий объяснение сценарию свободного сна наяву, должен быть внимательным по отношению к наблюдаемым им образам. Часть этих образов отражает прогресс или сопротивление процессу изменения. Другая часть образов отражает:

• либо индивидуальное бессознательное (по Фрейду), состоящее главным образом из вытеснений, то есть из не переваренного сознанием, и в данном случае символы отражают симптомы,

• либо из коллективного бессознательного (по Юнгу), составленного исходными матрицами, некая кухня сюжетов сознания, и тогда символы являются составляющими его продуктами (элементами).

Вода, лань, покрывало, женщина без лица – все это символы архетипа анима.

Звезда, старик, неразборчивая книга – символы архетипа судьба.

Мудрый старец – это одно из наиболее показательных образных представлений, связанных с архетипом. Этот персонаж появляется в более чем 80 % случаев терапии свободным сном наяву. Он сопровождается своими двумя или тремя классическими атрибутами, которые пациент обычно игнорирует и которые позволяют безошибочно его идентифицировать. Наиболее обычными атрибутами являются длинная седая борода, посох или палка, свеча, книга судьбы, стадо овец или коз. Мудрый старец появляется один или два раза в течение терапии, редко более часто, и эти появления обозначают ключевые моменты процесса изменения психики. Если в сценарии сновидения этот образ появляется в сочетании со звездой или со змеей, его интерпретация должна предполагать изменение отношения к судьбе (смягчение волевого контроля над судьбой и более гармоничное приятие ее случайного характера). В других случаях этот образ является примиряющим компонентом между некоторыми двумя явлениями, до тех пор переживаемыми как антагонистические. Поскольку мудрый старец всегда является посредником, инициатором, подтверждением правильности происходящего, К. Г. Юнг говорил, что он выявляет исходный смысл в первичном хаосе.

В зависимости от того послания, которое он несет, мудрый старец принимает различные образы. Отшельник, пастух, рыбак, ремесленник, волшебник, жрец, монах, алхимик, странствующий поэт или музыкант – вот персонажи, которые часто его представляют.

Встреча с мудрым старцем происходит в хижине на опушке леса, в храме, в пещере, в старинной библиотеке, в лаборатории алхимика. Всегда это место проникнуто некоей торжественностью или удивляющей простотой. Вольтер, вдохновленный очень старой восточной легендой, пересказанной в Талмуде и в рассказе Аддисона, опубликованном в 1711 г., предлагает в своей повести «Задиг, или Судьба» описание встречи с мудрым старцем. Это описание можно считать довольно точным при условии, что мы забудем о диалоге между двумя персонажами, так как в онирических повествованиях мудрый старец чаще всего хранит молчание. Он предпочитает словам знаки, часто жесты, иногда графические изображения, но чаще всего они непонятны, как непонятны письмена в книгах или на пергаментах, покрытых иероглифами, которые он показывает пациенту:

«Дорогой он встретил отшельника с почтенной седой бородой, доходившей тому до пояса. Старец держал в руках книгу и внимательно ее читал. Остановившись, Задиг отвесил ему глубокий поклон. Отшельник приветствовал его с таким достоинством и кротостью, что Задига охватило желание побеседовать с ним. Он спросил, какую книгу тот читает. „Это книга судеб, – сказал отшельник, – Не хотите ли почитать?“ Задиг взял у него книгу, но, несмотря на то, что знал много языков, не смог прочесть ни единого слова»[21].

Двадцать четвертый сценарий Рашель – один из очень красивых примеров в ряду многочисленных записанных мной сновидений, в которых появляется мудрый старец. Здесь он главенствует в сцене преодоления порога с помощью одной из статуй с острова Пасхи – само название острова символизирует прохождение[22]. Непонятная книга, иностранный язык, понятный лишь на интеллектуально-интуитивном уровне, свеча, седые волосы, стадо овец – все эти атрибуты свидетельствует о подлинности персонажа. И главным образом каждый из них несет в себе узнаваемые признаки архетипа, записанного в нейрональных структурах вида:

«Я думаю… об идолах… короче, о статуях с острова Пасхи… как будто я иду по дороге из гальки… как будто в брод… и… вдали, очень далеко я вижу большое, очень большое лицо… выточенное в скале… и моя дорога из гальки ведет, кажется, прямо в рот… он похож на пещеру… я сомневаюсь, стоит ли входить в эту пещеру… она мне кажется немного опасной… я знаю, что статуя не может закрыть рот, но… я воображаю, что она может его закрыть… я все же вхожу… и вот, передо мной очень темный ход… я продвигаюсь в темноте… в полной темноте… проход очень тесный… я чувствую стены с обеих сторон и потолок, который на высоте моего роста… и я иду вперед и вперед… и… очень далеко… некий отблеск… это должно быть отблеск свечи… я потихоньку приближаюсь и вижу человека, читающего при свете свечи колдовскую книгу. Он лысый, с остатками длинных седых волос… у него большие очки… он читает, двигая пальцем по строчкам книги, которая кажется исключительно старинной, с ценной закладкой в виде ленты… я приближаюсь и вижу, что книга написана на иврите… еврейские буквы как будто живые… Он читает, двигая пальцем по строчкам книги, – это, должно быть Талмуд или Каббала, я не знаю. Во всяком случае, я думаю, что он меня даже не видит… он так занят своим чтением… он произносит слова во время чтения, и я сажусь напротив него… и… я жду, чтобы он меня увидел… но он полностью погружен в свое чтение, и это длится очень долго… свеча меркнет… я вижу, что она сгорает… но я все же жду… и… в какой-то момент он, наконец, поднимает голову. Кажется, что он впервые меня заметил… он поднимает очки на лоб… он смотрит на меня пронзительным взглядом, и этот взгляд производит на меня странное впечатление… он не обращается ко мне… он возвращается к своей книге… но вместо того, чтобы читать ее молча, он начинает читать в полный голос, как будто он читает ее для меня. А я, конечно, его не понимаю. Но язык похож на очень красивую музыку… напоминает мелопею[23]… и… мне кажется, что я задремываю под эту мелопею, под ласковое жужжание его голоса… я наполовину засыпаю и начинаю понимать, что он мне говорит. Он читает Песню Песней… это поэтично и так красиво, что я чувствую, она захватывает всю меня, эта поэзия меня волнует… И… когда я открываю глаза, я как бы перенеслась на лужайку, где течет ручей… гуляет стадо овец… на мне, кажется, платье из грубой шерсти, как будто сотканное вручную… и мне хочется почувствовать прохладу воды и, поскольку я босая, я хочу спуститься к ручью… вода обтекает мои щиколотки… она очень приятная и очень прохладная, и… я пересекаю ручей…»