Я посмотрела на Сеньку. Тот подобрался весь и смотрел на меня напряженно. Может, надеется, что останусь? Остро захотелось взять и все рассказать. Втроём мы точно нашли бы выход. Но Сеня прав — прокурорского сына лучше не вмешивать.

— Прости, Сень, — сказала я и встала.

Сеньку и правда было жалко. Словно котенка в мороз на улице бросила. Хотя смешно сравнивать котёнка и Сеню. Он вон какой здоровый… и все равно жалко. Из кафе мы вышли молча. Сели в Димкину машину. Тот сразу по газам — злится.

— Мы случайно встретились, — принялась оправдываться я. — А мне его жалко, мы словно бросили его.

— Это он нас бросил, — отрезал Дима. — Кать, бога ради, держись от него подальше!

Костяшки его пальцев побелели. Думала, закричит на меня — сдержался. Теперь его было жалко. Дурацкая моя беременность, это все гормоны… Весь мир к груди прижать хочется, каждого обиженного пожалеть.

— Я тебя люблю, — шептала я ему уже в квартире, лихорадочно расстегивая пуговицы своей блузки. — Только тебя, слышишь?

Пуговиц был целый миллион. Я знала единственный способ выпустить злость и пар, не убив друг друга — секс. Но сейчас Димка был таким чужим, что подступиться страшно. Стояла перед ним, голая уже, а он смотрел так внимательно, изучал словно…

Я шагнула к нему, коснулась щеки пальцами, скользнула к воротнику рубашки, расстегнула первую пуговицу. Прижалась всем телом, голой кожей к прохладной ткани. Димка сдался, застонав, схватил меня в охапку и отнёс на продавленный скрипучий диван.

Без прелюдий, обычных наших ласк, неторопливой обстоятельности. Жадно, до боли, до прикушенных губ и синяков на теле. Но так было нужно. Потом мы прижимались друг к другу — отопление ещё не дали, прохладно было — Димка обнимал меня, словно всю меня хотел в своих объятиях спрятать.

— Я слишком тебя люблю, — шептал горячо он. — Слишком. Неправильно даже, сам боюсь. Если ты… ты только не обманывай меня, хорошо? Вы всего лишь мороженое ели, а мне его убить хотелось.

Я гладила его по волосам, обещала не обманывать никогда-никогда. Снова лгала.

Вспоминать прошлое не хотелось. Но оно само лезло в голову, назойливо, неотвратимо. Наверное присутствие Димки запустило эту машину, а теперь она мучила меня, словно самое изощренное устройство пыток.

Дверь за Игорем закрылась, я осталась наедине со своими мыслями. Первая была очень глупой — бежать. Бегать я уже пробовала, бежали мы вместе с Лялькой, когда она забеременела. Нашли нас до обидного быстро.

Но тогда, когда нас встретили на станции электрички, в одном из далёких городков — плутали мы изрядно — мы восприняли это смиренно, словно наказание за непослушание. Но сейчас то, сейчас! Когда я уже поверила в свою мнимую свободу…

— Убегу, — решила я, и вслух сказала, чтобы точно утвердиться.

Вещи пошла собирать. Так, чтобы незаметно было, что уезжаю, по минимуму. Прошла на кухню, залезла под стол, ножом выковыряла одну из половиц паркета. Под ней — деньги на чёрный день. Такая же заначка есть на даче, с ними мне спокойнее. Документы, минимум сменки в рюкзак, ещё одна сумка у меня на даче тоже, главное добраться до неё.

Вместо шубы короткий пуховик, удобные тёплые кроссовки на ноги, джинсы, дурацкая полосатая шапка…. Может сойду за студентку. А шуба, тряпки — на тот свет все барахло не утащить. Вышла из квартиры. Люк на чердак закрыт, но у меня есть ключ. В соседнем вовсе только толкнуть — откроется. Я уже не раз проверяла. Столько же раз, сколько мне сбежать хотелось.

Срезала путь к проспекту через дворы, махнула рукой останавливая машину…из города я выбралась. А потом сидела и плакала на одной из остановок. Плакала потому, что знала — уехать не смогу. Мне уже давно пообещали, что любые мои проступки аукнутся на Ляльке, а я не верила в защиту стен и её болезни. Ляльке и так досталось, не хочу, чтобы и над ребёнком, что в ней поселился, надругались. Да и Сенька, как я Сеньку оставлю?

Я вернулась. Прятаться не стала вошла в свой подъезд, не таясь. Может и правда следят за мной? Да кому оно нужно. Знают — никуда я не денусь. Приняла душ, словно второй заплыв за вечер поможет смыть с меня грязь. Такую ничем не вывести — въелась. В самую душу.

Даже котлету остывшую и очень неаппетитную доела. А потом лежала, даже не пытаясь уснуть, и набирала Сеньки номер каждые пять минут. Я знала, он бы спас. Он только и делал, что меня спасал, с воистину мазохистическим удовольствием.

В обеденный перерыв ушла с работы. Пошла к Главному. Так мы его и называли — Главный. Где он обретался я прекрасно знала, он вообще был на редкость консервативен. Здесь я была всего два раза, но помнила адрес прекрасно — такое не забывается.

Домик находился в частном секторе, который могли бы застроить высотками, но словно забыли про него. Земля недалеко от центра, и поэтому «домики» были солидными. Тот, что нужен мне намеренно простоват. Красный кирпич, два этажа, три окна на первом этаже смотрят на улицу, и одно большое наверху. Зато забор что нужно. И за коваными воротами сторожка, в ней всегда дежурит охранник.

Я вышла из машины, подошла к воротам. Охранник посмотрел на меня лениво, потом снова уткнулся в книгу. Я демонстративно нажала на звонок. И жала ещё минуты две. Мужчина не выдержал и подошёл к воротам.

— Чего тебе?

— Я к Главному. Катя Коломейцева.

— И?

— Позвони.

Охранник вздохнул и вернулся в свою сторожку. Я видела, что он и правда звонит. Разговор длился долго, добрых минуты три. А потом он отпер ворота, пропуская меня внутрь. Я не ожидала, что меня пропустят, действовала наудачу. И удача меня не подвела. И даже робкая надежда загорелась — а вдруг получится? Не звери же они, в конце концов.

Однако голос внутри шептал — звери. Ты же сама прекрасно это знаешь.

Тщательно очищенная от снега дорожка вела к дому. Летом здесь клумбы, я знаю. В них пионы, астры, а к осени, огромные, чуть не с голову пурпурные георгины. Он сам за цветами ухаживал, была у него такая слабость. И розарий у него был отменный, но больше он тяготел к простым цветам.

У дверей дома меня ждал парень. Открыл, ввёл в дом. И смотрел внимательно за каждым моим шагом, словно боялся, что я обворую его хозяина. Впрочем, я именно обворовала когда-то, пусть и не своими руками, за что по сей день и расплачиваюсь.

Ничего здесь не изменилось. Так же чисто, ни пылинки. Нарядные занавески, даже пол блестит, пожалуй этот дом мог бы по соревноваться с моей квартирой по чистоте. Пахнет травами, вкусно пахнет. Умиротворяет. Словно к дедушке приехала, которого у меня никогда не было.

Николай Юрьевич именно дедушкой и был. Не знаю, сколько ему было лет, но за годы нашего знакомства он нисколько не изменился, мне казалось, что время над ним не властно. Он сидел в гостиной, пожалуй, её можно было назвать горницей, она была выполнена в исконно русских традициях. Даже печка имелась, а в ней чуть потрескивали дрова. На застеленном цветастой скатертью столе самовар, блюдце с пряниками, вазочки с вареньем. Именно от чая душистыми травами и пахло.