Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Библиотекарь учуял запах победы.
– Нет-нет, сэр. Мы и сами его найдем, не сомневаюсь.
Гэри удалось-таки отыскать телефон – под оттоманкой. Трубку он снял после пятого звонка.
– Да? – отдуваясь, произнес Гэри. – Трефузис слушает. Посрать толком не дадут, в чем дело?.. Кого?.. Да говорите же… Хили?.. «Проявление эротических отклонений…»? Да, а что такое?.. Конечно, это моя подпись… Понятно. Знаете, надо все-таки немножко верить людям. Вы руководите библиотекой, а не оружейным складом, вся эта бюрократия просто… Не сомневаюсь, однако то же самое говорили охранники Бухенвальда… Очень хорошо, очень хорошо. Не обращайте внимания, у меня нынче с утра дурное настроение… Ладно. Всего хорошего.
– Вроде бы все в порядке, мистер Хили. Вы же понимаете, мы обязаны были проверить.
– Конечно, конечно. Библиотекарь гулко проглотил слюну.
– Нам потребуется некоторое время, сэр, чтобы… э-э… установить местонахождение этих изданий. Вы не могли бы подойти через полчаса? Мы отведем вам отдельный кабинет.
– Благодарю вас, – сказал Эйдриан. – Вы очень добры.
Пружинистой походкой он направился по коридору в библиотечное кафе.
«Я могу облапошить любого, – думал он, – и в любое время».
Какой-то человек миновал его.
– Доброе утро, мистер Хили.
– Доброе утро, профессор Трефузис, – ответил Эйдриан.
Трефузис! Эйдриан замер на месте. Идет в читальный зал! Даже Трефузису не по силам ответить на звонок в Св. Матфей, находясь в это время в УБ.
Он попытался окликнуть профессора, но сумел выдавить из себя лишь хриплый шепот:
– Профессор!.. Профессор!
Трефузис уже достиг двери читального зала. И удивленно обернулся:
– Да?
Эйдриан рысью устремился к нему.
– Прежде чем вы войдете, сэр, можно вас на два слова?
– Разумеется. А в чем дело?
– Могу я пригласить вас в кафе и угостить булочкой?
– Что?
– Ну, я подумал… вы собираетесь взять там какую-то книгу или просто поработать?
– Вообще-то просто поработать.
– О, я бы на вашем месте туда не заходил. Трефузис улыбнулся:
– Вы уже попробовали поработать и нашли это занятие непосильным? Боюсь, в моем случае иного выбора нет. В конце концов, должен же кто-то писать статьи, которые будут сдувать будущие первокурсники.
Он положил ладонь на дверную ручку. Эйдриан с великим трудом удержался от того, чтобы не схватить профессора за рукав.
– Там все забито. Ни одного свободного стола. Потому я вас и остановил. Надеялся, что вы скажете мне, где еще можно найти местечко для работы.
– Ну, насколько я знаю, в читальне на десятом этаже вам обычно никто не мешает. Загляните туда. Однако должен сказать, что работа в одной комнате с вами представляется мне несколько затруднительной. Пожалуй, я все же зайду и посмотрю, не найдется ли здесь свободного отдельного кабинета.
И он потянул дверь на себя. Эйдриан только что не завизжал.
– Да нет, сэр, все в порядке! Вы можете пойти на десятый. Я вот сию минуту вспомнил, что мне необходимо уйти. У меня… это… встреча назначена.
Трефузис в веселом недоумении отступил от двери.
– Прекрасно. Знаете, я с великим нетерпением ожидаю возможности увидеть созданный вами шедевр. Многие полагают, что наш предмет – это так, витание в облаках, сладкие речи, пустой галдеж, а говоря совсем уж просто, пердеж. Но, как вы уже, без сомнения, обнаружили, это терпение и труд, от «Беовульфа»[38]до Блумсбери[39]. Терпение, терпение и терпение. Труд, труд и труд. Мне нравятся ваши «Кикерсы». Всего доброго.
Эйдриан взглянул себе на ноги. Действительно неплохи.
– Спасибо, профессор. Ваши тоже полный блеск. - С бездыханным облегчением он смотрел, как Трефузис сворачивает за угол коридора, к лифтам.
Вернувшись к себе в Св. Матфея, Эйдриан обнаружил, что Гэри сдвинул всю мебель к стенам и разостлал по полу огромный лист бумаги, на котором уже и рисовал что-то углем.
– Ну, как все прошло?
– Сказочно. Легче легкого. Ты не забыл сунуть в рот носовой платок?
– Вот еще! Уж на что голос Трефузиса совсем не похож, так это на голос человека с носовым платком во рту. Я просто взял двумя октавами выше и притворился разозленным.
Некоторое время Эйдриан наблюдал за манипуляциями Гэри.
– Ладно. Второй вопрос. Что это ты делаешь в моей комнате?
– В нашей комнате.
– В нашей комнате, которую я обставил и оплатил.
– Это картон.
– Картон?
– В изначальном смысле слова.
– А, так, значит, изначальный смысл слова «картон» – это «паршивая пачкотня»?
– Изначальный смысл слова «картон» – это «бумажный лист, на который наносят рисунок фрески».
Эйдриан прошел по замусоренному полу и налил себе стакан вина из стоявшей на каминной полке полупустой бутылки. Полупустой бутылки лучшего, какое можно добыть в колледже, белого бургундского, отметил он про себя.
– Фрески?
– Ага. Когда закончу, то просто повешу лист на стену, сделаю по линиям проколы, перенесу рисунок на влажную штукатурку и начну как можно скорее…
– И где будет находиться влажная штукатурка?
Гэри ткнул пальцем в пустой участок стены.
– Думаю, здесь. Отдерем старую, наложим на дранку новую, и дело в шляпе.
– Ничего себе в шляпе. Очень нужна мне такая шляпа. Если эта твоя шляпа подразумевает уничтожение пятисотлетней…
– На самом деле – шестисот. Я собираюсь изобразить Британию семидесятых. Тэтчер, Фут[40], марши Движения за ядерное разоружение, безработица. В общем, все. А как напишу, закроем ее деревянными панелями. Правда, на них придется потратиться. Панели надо будет на петли посадить, понимаешь? Через сотню лет этой комнате цены не будет.
– Ей и без того уже нет цены. Может, оставим ее в покое? В ней пил чай Генри Джеймс. Вот в этой самой спальне Ишервуд[41]предавался любви с исследователем хоровой музыки. Марло[42]танцевал с Кидом[43]гальярду на ее половицах.
– И Эйдриан Хили заказал в ней Гэри Коллинзу его первую фреску.
– А что скажет наша горничная?
– Она лишь воспрянет духом. Все интереснее, чем собирать загаженные трусы этого экономиста напротив.