Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем можно ответить на вежливость? Только вежливостью.
– Берите, – сказала я. Чуть не добавила: пользуйтесь на здоровье.
Я осталась в обществе клонов преклонного возраста. Простите за тавтологию. Мои визави рассуждали о рефлексах, условных и безусловных. С профессионалом! Весь мир – театр. Это точно.
Мой взгляд вновь остановился на Димитрии и блондинке. Их разговор был весьма оживленным. Почувствовав мой взгляд спиной, он обернулся и махнул рукой, что означало: «Скоро. Извини».
Не извиняю! Я потеряла терпение и решила уйти, оборвав собеседников на полуслове. Я в любом случае прекратила бы этот нелепый разговор. По дороге в туалет меня перехватил Виктор.
– Целый вечер любуюсь вашей спиной, – сказал он.
– Может, вам стоило поменять положение и заглянуть мне в лицо?
Я еле сдерживала раздражение. Что я так злюсь?
Виктор дробно рассмеялся. Его глаза беззастенчиво прогуливались по мне, оставляя на теле и платье маслянистые пятна.
– Вы меня не так поняли. У вас спина безупречной красоты.
Все я поняла! Здесь и у мужчин искусственный интеллект. Поголовно!
– У меня все безупречно, – холодно отреагировала я на комплимент.
– Не сомневаюсь. Не умею ходить вокруг да около. Предпочитаю сразу перейти от слов к делу.
– Переходите, – нетерпеливо разрешила я.
Господи! Как же ты меня раздражаешь!
– У меня к вам предложение. Будьте моей. У меня больше денег, чем у Димы Трубникова.
Так и сказал. Вы слышали когда-нибудь подобный бред? Моей! Мерзавец! Может, переадресовать его Димитрию? Они оформят передачу собственности в соответствии со всеми юридическими формальностями. Пожмут друг другу руки и постфактум сообщат: вот тебе, Аннушка, и Юрьев день!
– Я для вас старовата.
– Я пью зеленое вино от скуки. Мне нужна настоящая женщина.
– Не по адресу.
– Вы цены себе не знаете! – сообщил любитель литературных штампов.
Я не знаю?! Я знаю себе цену лучше всех людей, вместе взятых. Я бесценна!
– Так что вы скажете?
Он схватил меня за руки, чуть не выворачивая пальцы. На моей коже оставались маслянистые следы его прикосновений. Его глазки слезились то ли от конъюнктивита, то ли от черт знает чего. Зачем человеку с такими деньгами быть таким фриком, скажите на милость?
– Дайте мне время себя прокалькулировать, – еле сдерживая отвращение, сказала я.
– Шутите? – с обидой спросил он.
– Нет!
Я с трудом оторвала его руки и вернулась назад, забыв о туалете. Блондинка трогала Димитрия за лицо, руки, туловище. Бедная дурочка не могла поверить в свое счастье. Ей нужно было убедиться, что он – это он. По знакомым частям тела. Если она его любила, я ей прощаю. Но тогда во мне кипело раздражение.
Такое пренебрежение на глазах у всех! Так вот! Идите к черту, дорогие мои!
Я развернулась и отправилась домой, оставив Димитрия блондинке, невербально оформив передачу ей моей собственности. Димитрий догнал меня у выхода и тронул за руку.
– Ревнуешь? – улыбаясь, спросил он. – Зачем она мне? Тебе ни к чему меня ревновать.
Ревную? Господи! Какая нелепость! Я отвернулась, чтобы скрыть усмешку, и спустилась по лестнице. Молча. Димитрий повел меня к машине, а я села в такси и уехала. Димитрий отправился за моим такси, но он опоздал. На месте Димитрия я ехала бы не за нами, а сразу к моему дому. Разве сложно вычислить, где окажется человек в середине ночи? Но Димитрий – мужчина с толстыми костями черепа и сверхтонкой корой головного мозга. Он звонил по телефону, я не брала трубку. Он звонил и стучал в дверь. Я не открыла.
Я не спала до самого утра. Меня распирала злость. Я не могла понять, в чем дело. Димитрий мне абсолютно не нужен. Действительно не нужен. Я прекрасно без него обойдусь, я знаю точно. Что я так злюсь? Во мне просто клокочет злость.
Но Димитрий – моя территория. Я сама решу, что с ней делать. И буду делать то, что мне заблагорассудится, как заблагорассудится и когда заблагорассудится. Вот и пусть катится ко всем чертям! Это я так решила, а не он. Флаг в руки! Господи, как я зла!
И вообще мне надо сказать спасибо ангелу в образе бедной дурочки, он спас меня от Димитрия на веки веков. Вот что мне надо! Абсолютно точно. Все будет просто замечательно. Никакого оброка, никакой барщины. Моя гордыня со щитом, моя голова в лавровом венке, моя душа наконец разогнется. Я наконец заживу, как все нормальные люди.
С чего это душа моя разогнется? Она и так прекрасно себя чувствует, живя отдельно от тела! Спасибо за это господу богу.
Я посмотрела на небо и поблагодарила. Аминь! Да будет так!
Господи! Как я зла! Как я зла! Просто нет слов! Убила бы!
Утром Димитрий торчал у моего подъезда. Он вообще спит?
– Ты меня бил! – возмутилась я.
– Ты сама этого хотела.
– Я?!
Димитрий пожал плечами. Он извинял меня за мою слабость.
Какое… Даже не знаю, что и сказать. У меня нет слов!
– Ты чуть не сломал мне руку!
– Я извинился.
– Да? Побрякушки и госпитализация в твоей квартире! Ты считаешь это достаточным?
– Госпитализируйся в моей квартире на всю жизнь. Новые побрякушки всегда будут под рукой.
– И гипс на руке?
– Можно обойтись и без гипса.
Я посмеялась над его вымершим охотничьим рефлексом. Вообразите, что Димитрий мне ответил!
– Откуда я знаю, чего от тебя ожидать? Твоя голова представляет только эстетическую ценность.
Я потеряла дар речи. Впервые.
Самое забавное, я совсем забыла о черной зависти, расколовшей меня от макушки до пяток вчерашним утром. В моем мире это было неважно.
* * *
На базаре я встретила Игоря. Мое сердце трепыхнулось и забилось как сумасшедшее. Чего я испугалась? Игорь меня даже не заметил. Не знаю, зачем я пошла за ним. Может, мне было интересно, чем живут Шагающие ангелы. Он шел вдоль рядов и покупал не торгуясь. Людям его достатка надо уметь торговаться. Наверное, предназначение Шагающих ангелов в чем-то другом. Я тоже не торгуюсь, но по другой причине. Мне просто лень, и у меня есть деньги.
Он стоял на автобусной остановке, прислонившись к столбу. Мимо него вереницей шли автобусы. Он пропускал автобусы своего маршрута один за другим. Он пропускал все автобусы всех маршрутов. На скамейке освободилось место. Игорь сел на нее, поставив у ног сумку с продуктами, и сгорбился, как старик. Он устало сложил на коленях свои руки, как крылья. Шагающий ангел смертельно устал и погас, только русые волосы серебрило жаркое летнее солнце.